Дмитрий Стахов - Ретушер

– Отец? – спросил я.

Она отвела взгляд, потом наклонилась ко мне и поправила подушку.

– Как же так?! – отрешенно проговорил я. – Как же так?!

– Вам нельзя волноваться. Ничего серьезного, но волноваться…

– Он сразу умер? – спросил я. – Сразу?

– Да, – ответила она.

Через два дня меня выписали. За мной заехал Кулагин, помог спуститься, сесть в машину. Я думал, что Татьяна тоже приедет, но ее не было. Кулагин и сам бодрился, и меня пытался зарядить бодростью, говорил, что все заботы по похоронам возьмет на себя, что мне надо беречься, лежать дома, в темноте, пить – он кивал на рассыпанные на заднем сиденье коробки – лекарства, что я еще поработаю, поснимаю, поретуширую, что такого, как я, больше нет.

– Поправишься – работой тебя завалю! – говорил Кулагин, ведя машину аккуратно и с участием поглядывая на меня. – Сейчас столько заказов!

– Где будем хоронить? – спросил я.

– Не волнуйся, не волнуйся! У меня все схвачено, к тому же ветераны подключились. Похороним по-людски, поставим памятник. – Он взглянул на меня с особенной заботой. – Да, так я о заказах. Расценочки я поднял! Инфляция! И спрос на профессионалов! Это о ретуши. А что до основного… Слушай, такие телки хотят, чтобы ты и только ты!

Я его не слушал.

На кладбище пришло всего несколько человек: два ветерана, для которых посещение подобных мероприятий входило в ветеранские обязанности, моя блаженная соседка, откуда-то про похороны узнавшая, я и Кулагин.

Найти Татьяну, не имея ни адреса, ни телефона, я не смог. По записной книжке отца я попытался найти кого-то еще, позвать на похороны, но либо фамилии и телефоны в книжке были замазаны черным, либо мне отвечали, что такой-то давно умер.

Когда могилу засыпали, возле свежего холмика мы все застыли в скорбном молчании: активисты-ветераны в одинаковых позах, со сложенными внизу живота руками, соседка с бесстрастно блуждающим взглядом, чуть поодаль – бригадир кладбищенских рабочих и Кулагин. Я – у самой могилы.

– Редеют наши ряды, – произнес за моей спиной один из активистов.

– Да, я помню Генриха Ивановича… – начал другой.

– Рудольфовича! – поправил первый.

– Рудольфовича! Да, я помню его еще по тридцать девятому году. Редкой души был человек!.. – Второй явно собирался произнести что-то наподобие траурной речи.

– А какой был специалист! – Первый не хотел отдавать инициативу. – Лучший! В нашем управлении это был самый ценный кадр!

Я обернулся, шагнул к ним.

– Да, лучший! – Говоривший был худ, кадыкаст, водянистые глаза его слезились. – Таких теперь нет. Ужасная смерть! Пьяный уже с утра шоферюга. Вот ведь подонок! – Не моргая, он смотрел на меня. – Вы ведь, наслышан, по стопам батюшки пошли? Верно? Примите соболезнования!

Я пожал руку сначала ему, потом – второму.

– Таких специалистов теперь нет! – в свою очередь сказал второй, задерживая мою руку, но глядя на своего товарища. – А если бы этот шоферюга наехал вечером, что, легче было бы? – Он перевел взгляд на меня. – Пусть молодой человек на меня не обижается, но – нет. Нет!

– Что «нет»? – спросил первый. – Не было бы легче или специалистов таких нет?

– Маразм крепчал! – подмигнул мне второй, слегка кивнув на первого. – Не обижайтесь!

– Я не обижаюсь, – сказал я, освобождаясь от его хватки.

– И правильно! – Он повернулся к кадыкастому. – Ну что? Нам надо на Даниловское.

– Да, – согласился первый, – на Даниловское.

– А поминки? Я думал, вы…

– Крепитесь! – Второй положил мне руку на плечо, притянул к себе, заставил меня чуть наклониться вперед, словно хотел посмотреть, большая ли у меня лысина.

– Помню по тридцать девятому году! По тридцать девятому!

Первый взял второго под локоть, потянул прочь от могилы. Они вышли на дорожку между оградами, зашаркали по ней, свернули на аллею кладбища и пропали за густой листвой.

Я оглянулся – блаженная соседка, видимо, снялась с места еще раньше, Кулагин расплачивался с бригадиром кладбищенских рабочих. Бригадир держал перед Кулагиным раскрытую ладонь правой руки, Кулагин выкладывал на ладонь купюры, левой рукой бригадир переправлял их в карман черных брюк, заправленных в кирзовые сапоги. Закончив расчеты, Кулагин подошел ко мне.

– Ну? Поехали? – спросил он.

– Ты езжай, Коля. Я побуду, – сказал я. – Побуду…

– Я подожду! Ты хотел еще какие-то вещи забрать. В квартире отца. Помогу!

– Потом. Завтра. Езжай. Вечером – у меня.

– Ладно. До вечера! – И Кулагин тоже ушел.