Итало Кальвино - Замок скрещенных судеб

Однако в этот миг иная Королева (прислуживающая, Королева Кубков), приступив к своему рассказу, приблизилась к истории Роланда его же путем, начинавшимся Силой и Повешенным. Итак, королева разглядывала жестокого разбойника (так, по крайней мере, тот был описан ею), висящего под палящими лучами Солнца, по приговору Правосудия. Она сжалилась над ним; приблизившись, дала ему напиться (Тройка Кубков) и поняла внезапно, что он – приятный и учтивый молодой человек (Паж Палии).

Арканы Колесница, Любовь, Луна, Шут (уже использованные для сна Анжелики, безумия Роланда, путешествия Гиппогрифа) ссорились теперь из-за пророчества, врученного провидцем Елене Прекрасной: «Женщина, царица богинь въедет на колеснице с победителями в город, и твой Парис влюбится в нее»; это заставит прекрасную и неверную жену Менелая бежать ночью из осажденного города, переодетой в рубище, в сопровождении лишь придворного шута, а также из-за того, что одновременно другая королева рассказывала повесть о том, как, полюбив пленного разбойника, она в ту же ночь освободила его, понуждая бежать переодетым в бродягу и затем ожидать, пока она не присоединится к нему на своей царственной колеснице в сумраке чаши.

Обе истории шли своим чередом к завершению – Елена достигла Олимпа (Колесо Фортуны) и оказалась на пиру (Кубки) богов, вторая же королева напрасно ожидала в лесу (Палицы) мужчину, которому даровала свободу, пока нежные лучи не позолотили (Монеты) небо. И первая, обратившись к Вседержителю Зевсу (Император), молвила: «Вели поэту (Маг), что ныне здесь на Олимпе и более не слеп, сесть меж бессмертных и расположить свои нетленные рифмы в земные поэмы и нараспев рассказывать рапсоды, и только этой милостыни (Туз Монет) прошу я у Бессмертных (Туз Мечей); пусть он запишет в поэму моей судьбы следующее: прежде чем Парис сможет изменить ей, Елена отдастся Улиссу в самом чреве Троянского коня (Рыцарь Палиц)\» Судьба же другой королевы была не более определенной, когда она услыхала, как к ней обратилась блестящая женщина-воин (Королева Мечей), приближавшаяся во главе армии: «Царица ночи, мужчина, которого ты освободила, мой: готовься к поединку среди лесной чаши, битва с воинством еще не завершилась, будем сражаться до рассвета».

В то же время нам необходимо было помнить, что Париж (или Троя), осажденный на карте Мир, бывший также небесным градом истории грабителя могил, ныне становился подземным городом в рассказе человека, представившего себя благополучными и приветливыми чертами Короля Палии, достигшего этой точки после того, как вооружился магическим деревянным жезлом необычайной силы и последовал за неведомым воином в черных доспехах, похвалявшимся богатством (Палицы, Рыцарь Мечей, Монеты). В кабацкой ссоре (Кубки) наш таинственный попутчик решился попытать счастья и добыть скипетр града (Туз Палиц). Сражение на палицах обернулось в пользу нашего героя, но Незнакомец сказал ему: «Вот ты и владетель Града Смерти. Ты победил Князя Непостоянностей». И сбросив свою маску, он открыл свой истинный лик (Смерть), желтый, безносый череп.

С тех пор, как затворены были врата Града Смерти, никто более не в силах был умереть. Начался новый Золотой Век: люди проводили время в потехах, скрещивали мечи в неприносяших вреда поединках, бросались невредимыми с высоких башен (Монеты, Кубки, Мечи, Башня). А могилы, населенные живыми весельчаками (Страшный Суд), представляли собою ныне бесполезные кладбища, куда искатели наслаждений перед испуганным взором ангелов и Господа стекались ради оргий. И окрик не заставил себя ждать: «Открой вновь врата Смерти, или же мир превратится в ощетинившуюся сухими стеблями пустыню, станет горою хладного металла!» И наш герой пал, покоряясь, к ногам разгневанного Понтифика (Четверка Палиц, Восьмерка Палиц, Восьмерка Монет, Папа).

«Я был тем Папой!» – казалось, воскликнул другой гость, представляя себя переодетым в Рыцаря Монет. Он небрежно бросил Четверку Монет, чем, вероятно, хотел дать понять, что покинул роскошь папского двора, чтобы отпустить грехи умирающим на поле брани. Смерть, сопровождаемая Десяткой Мечей, в таком случае представляла бы пространство расчлененных тел, меж которых бродил ошеломленный Понтифик. То было начало рассказа, в точности соответствующего картам, уже отметивших любовь рыцаря и трупа, но ныне читаемых в ином ключе, в котором последовательность Палиц, Дьявола, Пары Монет, Мечей означала, что Папа, от вида бойни заколебавшийся в вере, вопрошал: «Господи, зачем допустил ты сие? Зачем позволил ты такому множеству твоих душ пропасть?» И глас ответствовал из чаши: «Лишь двое нас осталось (Пара Монет) мир делить и души! Не только же в Его деснице – карать и миловать! Всегда считался Он со мной в решеньях!»