Дмитрий Быков - Списанные

— Дорогие друзья! — зычным культмассовым голосом обратилась Бодрова к списку. — Наши ряды пополнил уважаемый Жухов Виктор Борисович, в недавнем прошлом заместитель министра финансов России!

Жухов Виктор Борисович, незаметно и одиноко шедший в хвосте со свежесломанной и нервно оструганной палочкой, встал и поклонился. Это был рослый мужчина с залысинами, внешностью классический благородный отец, велеречивый и трусоватый.

— Теперь Виктор Борисович пополнил, так сказать, наши ряды, — повторила Бодрова. Ей нравилось это выражение. — И так как он их, так сказать, пополнил, то мы горячо его приветствуем и охотно, конечно, принимаем его в наши ряды.

Она часто захлопала, списанты вяло поддержали.

— А теперь, дорогие друзья, Жухов Виктор Борисович, я думаю, скажет нам несколько слов, какие он сам найдет, — несколько смешавшись, закончила Бодрова и села к костру.

— Гм, дорогие друзья, — начал Жухов, покашливая. — Я вообще-то мог бы назвать нас товарищами по несчастью, но думаю, что никакого несчастья нет.

Он неуверенно улыбнулся и обвел списантов преданным взглядом.

— Я думаю, что позорная практика составления списков, в которые попадают все не только оппозиционные, но даже и просто думающие люди, продлится недолго и является следствием испуга. Мне кажется, что сейчас нет оснований никого подозревать или включать, и, так сказать, предъявлять. Мне кажется, мы все едины в том, что страна движется верным курсом, в единственно правильном направлении, что сегодня, так сказать, благодаря ли конъюнктуре, благодаря ли, так сказать, дальновидности, но лично мне впервые за нее не стыдно и не обидно. — На словах «не стыдно» голос его вдруг окреп, он выпростался из долгого неуверенного периода, словно из жидкой грязи вдруг высунулся кулак, отчетливо погрозил и растворился снова.

— Слава России! — хором заорали Гусев, Бобров и Панкратов, лежавшие под старой сосной. Панкратов был бледен после больницы, и глазки его воровато бегали. Интересно, что с ним там делали? Хорошо бы клизму… Заорав, все трое тотчас вскочили и взметнули к плечам кулаки, типа рот фронт.

— Слава России, — не очень уверенно повторил Жухов.

— А остальные что лежат? — рявкнул Гусев. — Никто не слышит, что ли?! Слава России!

Никто, однако, не пошевелился. Свиридов очень этому обрадовался. Список явно осознал свое отчаянное положение и обрел на этом временную храбрость — вопрос, насколько ее хватит, но прогресс несомненен.

Гусев чувствовал, что надо спасать положение. Выручил его Бобров.

— Шутка, — крикнул он. — Гыгы бугага. Разрешаю расслабиться.

Они уселись под сосну.

— Продолжайте, пожалуйста, — вежливо сказал Клементьев.

Жухов продолжил. Это была типичная аппаратная речь, путаная и осторожная, пробирающаяся между захлебывающей лояльностью и осторожным несогласием: борьба прекрасного с отличным, злые бояре, идеологические перестраховки, поиски врага, уверения в преданности. Все в этой речи свидетельствовало о твердом убеждении, что каждый второй списант немедленно передаст послание по инстанции, и от Жухова зависело сформулировать послание к власти аккуратно, но убедительно. Я горячо разделяю уверенность, признаю заслуги и поддерживаю все пункты плана. Я четко осознаю, что конфликты ведомств не могут быть выгодны никому, и призываю всех погасить амбиции. Но поскольку есть отдельные охотники на ведьм, способные видеть то, чего нет, то особенно и отдельно подчеркиваю, что не должно быть ни малейшего, никакой, что мы не можем позволять себе считать врагами всех, у кого просто бурлит мысль. И он готов всем опытом, всем влиянием помочь тем, кто оказался вытеснен в несогласные — хотя горячо и искренне готов согласиться и соглашается, и будет соглашаться, если будет сейчас услышан и понят.

— Жухов! — крикнул Бобров из-под сосны. — Зачем вы лжете?

— Что вы сказали? — У Жухова был один выход — сделать вид, что недослышал.

— Чо, чо! В очо! — крикнул Панкратов.

— Зачем вы тут хвостом вертите, Жухов? — нагло орал Гусев. — Вы думаете, мы не знаем ничего?! Такие, как вы, в девяностые годы пенсионеров голодом морили и пенсии прокручивали в «Бэнк оф Нью-Йорк»!

— Кто вас послал, молодые люди? — с достоинством спросил Жухов. Он был старый боец и умел переводить стрелки.

— Это мы тебя сейчас пошлем, мразь! — крикнул Бобров, не трогаясь, однако, с места. — Девяностые годы кончились, Жухов! Иди на площадь Трех вокзалов, встань на колени перед народом, кто-нибудь, может быть, и подаст!