Дмитрий Быков - Списанные

— Непохоже, — усомнился Клементьев. — Я все-таки думаю, что это их первая попытка всех собрать и, что ли, сагитировать… Знаете, как ветерана приглашают к призывникам.

— И нас всех хотят рекрутировать туда? — не поверил Свиридов.

— Очень может быть.

— Не выпить ли для храбрости? — предложил Липский.

— Ни в коем случае, — резко отказался Клементьев. — И вам не советую. После — сколько угодно.

Свиридов обратил внимание на человека, которого хорошо знал в лицо, видел на нескольких премьерах, но представлен не был. Это был обозреватель какого-то FM — здесь же, в «Октябре», они пересекались раз десять и даже мимолетно кивали друг другу; странно было, что он тоже загремел в список — хотя мог находиться тут и по своим делам: не явился же он на дачу к Вулыху. В прочих залах шло кино, жизнь продолжалась, пока прокаженные прослушивали свою спецпропаганду. Свиридов все-таки решил подойти.

— Сережа! — обрадовался журналист. Ему было под пятьдесят, подвижное обезьянье лицо, шкиперская бородка. — Я все смотрю на вас и думаю — вы, не вы?

— Что, переменился?

— Да нет, просто что вам тут делать…

— Я по списку.

— Вона! — Журналист откровенно обрадовался. — И вас загребли?

— Ну, я пока еще не очень понял, куда… Простите ради бога, я не помню, как вас…

— Андрей Волошин меня зовут, — »Столица-FM». Я еще на «Свободе» рассказывал про одну картину вашу, помните? Ну эту, где он просил-просил другой глобус и получил…

— А, мультик. — Свиридов сочинил его когда-то для Туркоса, между делом. Получилось смешно, нестыдно, они думали даже запузырить серию, но умер Татарский, и проект прекратился. — Там Леша больше придумал, чем я…

— Хорошая была история. Ну и что вы думаете про все это?

— Да я надеялся, вы мне сами сейчас расскажете…

— Подождите, надо посмотреть, что они нам тут расскажут. Я сначала думал — это идеальная модель общества, всякой твари по паре. Но что-то много киношников на сто восемьдесят человек, не находите? Значит, наверное, вякнули где-то что-то…

— Ну вы хоть вякнуть можете — там, на «Столице». А я-то где?

— Мало ли, в разговоре, по телефону.

— А, бросьте. Хотя вам положено, вы же за свободу…

— А вы нет? — мгновенно посерьезнел Волошин.

— Да и я за свободу, — успокоил Свиридов, — только кто ж ее когда видел…

— Ну, вы человек молодой, небось пешком под стол ходили в восемьдесят седьмом. А я видел. Да и потом видел. Даже на НТВ при Гусе было больше свободы. — Свиридов вспомнил, что Волошин действительно дружил с Лосевым, тем самым, что еще так недавно злорадствовал при свиридовском задержании на границе, и даже появлялся у него на программе в качестве эксперта. — Понимаете, всякий список составляется исключительно для ограничения. Начало свободы — отмена всяких списков, я из поколения, которое это отлично помнит. В восемьдесят пятом году — я только на иновещание пришел — все было по спискам: эти темы можно, эти нельзя. Этим пайки первой категории, этим второй. Эти люди Писенко, им можно побольше, а эти люди Лукашова, они церберы. И так далее. А потом человек стал что-то значить сам по себе, вне списка, но это было недолго.

Фон: шум, смех, разговоры, девки с голыми пупками. Свиридов не стал бы прописывать фона, с некоторых пор он все видел размыто, слишком был сосредоточен на списке, нагноившейся этой занозе.

— Я недавно у Леонтьева прочел, что начинается новая инвентаризация страны, — вспомнил он. — Надо все учитывать заново, вот и список…

— У Константина Леонтьева? — изумленно спросил Волошин.

— Константин умер, — пояснил Свиридов. — У Михаила.

— А… — протянул Волошин. — Что ж вы, батенька, дрянь такую читаете?

— Но идея-то здравая, нет?

— Идея идиотская, даже если бы была Константина. Инвентаризация страны при ЧКГБ — это капитализация курятника лисой. А волки с IPO помогают, для легальности. Наверное, за процент. Так не тащили ни при каком Ельцине, потому что по крайней мере знали пределы, и был задан вектор.

— Вектор и был — тащить…

— Ну, это вы не наговаривайте. Вектор был другой, все его знали, он не исключал, конечно, и некоторого «тащить», но к этому не сводился. Все, что было тогда утащено, сегодня работает, а все, что утаскивается сейчас, лежит на иностранных счетах, и мы этого больше не увидим. А разговоры про инвентаризацию — это операция прикрытия, в данном случае идейного. За отсутствием других идей. А по-нормальному это называется — взять на карандаш. Я только не понял пока, в какую графу мы у них попали.