— Я читал, что это была месть непрофессионалов, — вспомнил Свиридов. — Ефимов, кажется, писал, или еще кто-то из эмигрантов. Он изучил статистику — вышло, что брали в основном квалифицированных работников по доносам неквалифицированных…
— Это только часть правды. Ключевое слово здесь — донос. Брали не таких-то и таких-то, или, верней, их таковость и нетаковость выявлялась в процессе. Брали тех, кто не успел донести, по доносам тех, кто успел. Вот и вся классификация.
— Не думаю. Это что же, большинство взято по доносам?
— Подавляющее. Восемьдесят четыре процента, если быть точным.
— Не встречал этой цифры.
— Ну, она с небольшими разночтениями широко озвучивается. Да хоть бы и шестьдесят — все равно ясно, что достаточно было дать толчок, а остальное сделали сами. И вот те, кто успел донести раньше, сдали тех, кто по тем или иным причинам воздерживался. Так и определилось — кому сажать, кому сидеть. Те, кто успели донести, как раз и составляют идеальных граждан; те, кто не успели, — в принципе допустимая жертва.
— Да ладно, — сказал Свиридов. — А то не брали тех, кто доносил!
— Случалось, брали, — легко согласился Глазов, приступая к шашлыку. — Но во вторую очередь. Пока не остались те действительно кремневые люди, которые в результате выиграли войну. Те, с которыми власти было хорошо.
— И Ахматова входит в это число? — ехидно спросил Свиридов. — И Пастернак? И мой двоюродный дед?
— Про деда вашего я ничего не знаю, — не смутился Глазов, — Пастернак вовремя спозиционировал себя юродивым, насчет Ахматовой разные есть мнения…
— Вы допускаете, что она доносила?
— Я думаю, что в ее случае эффективней было взять мужа и сына, что и было исполнено. Вообще не забывайте, Сережа, что мы-то говорим в основном о промышленности и армии — то есть о тех, от кого что-то зависело. А искусство — вещь десятая, просто оно на виду. Я четко знаю, что среди исполнителей — тех, от кого в конечном счете и зависит жизнь государства, — берут не стихийно, а рационально. Инициативный, плодовитый доносчик по определению остается на свободе. А тот, кто тормознул, — по нравственным причинам или по лености, — в государстве нового типа не востребован. Можно даже сказать, что системная, человекообразующая черта новых людей — готовность донести с опережением, нужный для этого уровень социальной зависти, присматривание за чужим богатством, успехом и прочая. Чисто ситуативная вещь. Так и выявляется меньшинство, готовое на все. А потому не нужное.
— Ну и что в нашем случае?
— То же самое, с поправкой на масштаб, — пожал плечами Глазов. — Люди делятся на тех, кто составляет списки, и тех, кто в них попадает. Вот и все актуальное членение.
— Стоп, стоп. Вы хотите сказать, что список составлял не один человек?
— А как иначе? — Глазов даже отложил вилку, до того его потрясла свиридовская наивность. — Как вы себе представляете одного составителя, побывавшего на всех предприятиях, в газетах, у вас на студии? Нет, это результат целенаправленной работы, конечно. Рассылается по первым отделам, или как они сейчас называются, конкретный запрос: укажите людей, с вашей точки зрения неблагонадежных. А неблагонадежность — понятие широкое, Набоков ввел термин «непрозрачность», более удобный, по-моему. Что значит сегодня «неблагонадежен»? Недорадовался трудовым победам коллектива? Не съездил на тимбилдинг? Недопил на корпоративе? Прогулял работу без уважительных причин? Рассказал анекдот про Путина и овощи? Не работает. В начальники попадают люди, которые интуитивно чуют, кто прозрачен, а кто нет. Больше от начальства ничего и не требуется. Вы непрозрачны, я это безо всякого доноса вижу. И я непрозрачен — у меня больше одной мысли помещается в голове. И даже упомянутый вами шофер Тимофеев — приличный человек, потому что у него есть рабочая гордость и он ее ставит выше сословной; а лишними по умолчанию являются все, у кого имеются неконъюнктурные принципы. Не соотносящиеся с конкретной ситуацией. По этому же признаку и Маляров непрозрачен со своими ариями… ария голодных из оперы «Три дня не евши»…
— Майоров, — поправил Свиридов.
— Да, я путаюсь уже во всем этом списке… И бедная Лиза, болтушка, тоже ведь болтает не просто так. Откуда в ней этот страх? Да некомфортно ей в «Престиже», только и всего. И накроется скоро этот «Престиж» по открывшимся обстоятельствам.
— По каким?
— Делиться не хотели, я думаю. Да неважно. Она не на месте, у нее не светская психология, может, она вообще себя здесь чувствует чужой, или за сыновей боится, что им в армию идти… Вот они и направляют списки: такой-то, с нашей точки зрения, неблагонадежен, такая-то сомнительна… А дальше этот список доводится на всех уровнях до сведения контрольных, таможенных и иных влиятельных органов, и каждый делает что может, поскольку на прямые репрессии решаться не хотят. Имидж портить, с Западом ссориться — зачем? Если хотите знать, я всегда предполагал, что репрессии нового поколения пойдут по этому сценарию. Он такой сетевой. Факт наличия списка не скрывается — о нем все знают, и это полезно, чтобы люди боялись туда попасть и вели себя аккуратнее. Вы ведь заметили, что он расширяется? А число людей, бывших на конкретном сеансе, никак расширяться не может.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу