Владимир Царицын - Вкус коньяка

Я посмотрел вокруг и увидел кучу листьев рядом с обелиском.

Сверху кучи лежало кое-что, что было мне хорошо знакомо - крышка от жестяной коробки из-под леденцов-монпансье. Я взял ее в руки и рассмотрел. Да, действительно, та самая крышка, моя. Хотя, близнецы у моей крышки, несмотря на то, что она - раритет, наверняка существовали. Найдя палку, я разворошил листья. Под кучей был тайник

- врытый в землю сундучок с крышкой. И крышка и стенки сундучка снаружи были обиты рубероидом, замка не было. Я откинул крышку и не поверил своим глазам - на дне сундучка лежал мой "Panasonic", а под его ручку был просунут лист бумаги, вырванный из тетрадки в клетку и сложенный в несколько раз повдоль. На листе было написано неуверенным детским почерком: "Сергею Владимировичу".

Я развернул адресованное мне письмо.

/Дядя Сережа//!// - /было написано в нем.

/Это я.///

/Изв//и//ни//,// не уд//е//ржался//,// взял// эту чахотку//.//

Хотел взять тольк//о// жратву.// Без ничего уйти не мог. А то меня

(густо зачеркнуто) н//а//кажет (еще более густо зачеркнуто) старшой.///

/Радиолу починил. Я умею. Там делов-то было (зачеркнуто) еру//н//да. И батарейки поменял. Теперь она работает. Може//шь// польз//о//ваться./

/Не поминай лихом. Михаил./

Ниже приписано:

/Если вдруг реши//шь// меня искать, не трать время. //Всю жратву, которую я у тебя украл уже съели и высрали, а радиолу я вернул. /

/Здесь я больше не появлюсь. //Курок я сделал новый в другом месте./

Я включил "Panasonic", он и, правда, работал. Потом перечитал

Мишкино письмо еще раз. Если не принимать в расчет детскую постановку фраз и несколько ненормативных словечек, в целом письмо было написано грамотно - со знаками препинания и без орфографических ошибок.

Я всегда считал себя самодостаточным человеком, не нуждающимся ни в чьем совете и ни в чьей помощи. Более того - обратиться к кому-либо с вопросом было для меня равносильно унижению. Я думал, что я все знаю о жизни и об ее бюрократически-ведомственных лабиринтах. Куда и к кому нужно обращаться, для того, чтобы кто-то, на основании чего-то (чего?) начал поиски человека? Кто должен этим заниматься? Милиция? Что требуется от меня? Заявление? Но кто я такой, и примут ли у меня это заявление? Да и станет ли милиция заниматься поисками пацана, про которого известно лишь то, что ему шестнадцать лет и что зовут его Михаилом? Даже фамилия неизвестна.

Нет, не станет милиция искать Мишку. В стране тысячи, а может быть и сотни тысяч беспризорников, которых и имена-то неизвестны.

Чем больше я думал на эту тему, тем больше осознавал, что я не имею никакого представления, что делать? Ясно, в милиции меня даже слушать не станут, лучше туда и не соваться. Искать самому? Где? И как? Целыми днями торчать на кладбище? Но Мишка ясно написал, что

"курок" он сделал в другом месте, и не факт, что этот "курок" на кладбище. (Я знал, что такое "курок", это тайник). Была вероятность, что Мишка будет продолжать свои набеги на дачные участки. Но пока я буду его выслеживать на территории садоводческого общества, насчитывающего более двух тысяч участков, появятся Олеговы друзья-казаки с нагайками и ружьями, заряженными солью и тогда уж точно банда, к которой прибился Мишка переключится на другое общество. И тогда - ищи, свищи. Хотя…, и так - ищи, свищи.

Вечером раздался звонок в дверь. Гостей я не ждал. Кроме попрошаек-беженцев, погорельцев, адвентистов седьмого дня и коммивояжеров, предлагающих за малую цену совершенно не нужный мне товар в мою дверь звонить было некому.

На пороге стояла Анна.

- Здравствуй, Сереженька. А я смотрю - у тебя окна горят. Что рано приехал? Не жала.

- И правильно делала, - по обыкновению, грубовато, чтобы остудить

Анютин пыл, сказал я

И вдруг меня осенила мысль. Я вспомнил, что у Анны был или есть брат. Старший или младший? Какая разница? Был бы жив сейчас. Он работал (или работает) в органах, вот только не помню в каких.

Ощутив себя лживым подонком, я склонил голову набок и вкрадчиво спросил:

- Чашку чаю выпьешь?

Спросил и увидел, как вспыхнули радостью ее глаза.

- Выпью, - быстрее, чем я успел закончить вопрос, согласилась

Анна. - С удовольствием выпью! - и захлопотала: - Может, пирожков принести? Только они холодные, я к обеду пекла. Или по-скоренькому блинов напечь?

Она смотрела на меня чуть ли не с мольбой.

- Принеси, - скупо улыбнулся я, заставил себя улыбнуться, став самому себе еще более противным, - пирожки. Мы их в микроволновке разогреем.