Борис Евсеев - Банджо и Сакс

– Ахтунг! Сегодня фаш товариш украль кава. Завтра он украйт немецкий оружие. Это есть непорядок. Прошу вас, – немец-разводящий близоруко глянул в приготовленную кем-то бумажку, – Александр Ифановитч, больше так не поступайт. Пять шаг вперед!

Дядя был обернут лицом к строю, спиной к немцам и к охранникам из двух-трех наскоро цивилизованных народностей. Мощная струя холодной воды ударила в спину нежданно. Первый удар в какой-то мере был даже раскрепощающим. Холод лагерной воды напомнил днепровский холод: когда ныряешь в глубину метров на пять-шесть, ложишься на зеленовато-песчаное дно, забываешь жар степного лета.

Новый удар из другого брандспойта сбил малолетнего, склонного к утренним проказам, узника с ног.

– Холёд полезен, Александр Ифановитч! Терпейт, лежайт!

Строй погнали на работы, а (теперь уже тринадцатилетний) разбойник все лежал и лежал на плацу под струями. Треснула на шее льдинка, лопнула за ухом вторая. Начала покрываться льдом одежда и кончики пальцев на руках и ногах, онемело лицо. Шур Иваныч заледенел бы на плацу и умер, как умирали все, кого той ранней зимой щедро обливали водой. Однако он не умер. Потому что тело имел резиновое, а голову железную. К тому же нежданно выглянуло розовое средненемецкое солнце, и Шур тут же стал делать частые движения стенками живота, ушами, пальцами. Случайно проходивший мимо немец-начальник, приглядевшись, спросил коротко:

– Nummer? Name? Forname?

– 29606! Василько! Шур! Иваныч!

– Молодец, номер 29606! Гимнастика – лючий доктор. Да и солнце за вас встюпилось! Ми это видим. Ми – не звери. Ми отправляйт вас к теплу поближе.

Немец-начальник честь свою ценил высоко. Обмануть даже и заключенного считал позором. Маленькую партию заключенных передали тестю начальника лагеря, хозяину образцовой пекарни в польском городке Рацибуже, близ города Катовице. В этой-то пекарне Шур через месяц и очутился.

Управляться с печами было куда приятней, чем обливаться водой на морозе. Но как раз отсюда, из образцовой пекарни, примерно через полгода, а именно поздним летом, Шур Иваныч и накивал пятками. Проявив при этом не столько черную неблагодарность, сколько чисто славянское слабодушие, да к тому ж еще нарушив главную заповедь каждого грамотного европейца: низший, повинуйся высшему, что бы тот с тобой ни творил!

Шур, впрочем, никогда потом и не врал, будто толкнули его на побег каждодневное битье, еда из корыта для свиней, работа (голова в пекле, ноги на угольках) по четырнадцать часов, отдых в собачьей конуре и ежевечерние приставания-угрозы хозяйки фрау Кирх.

Нет! Привели его к побегу две простые вещи: непродуманная охрана образцово-адской пекарни и отменное знание географии, полученное в голопристаньской средней школе. Причем второе обстоятельство было решающим. Прикинув, что из Польши до коренной Украины, а там и до Новороссии не так уж и далеко, Шур решил двинуть в родные места пешком. Ходок он был и впрямь необыкновенный. Хаживал в день и по 40 кэмэ, и по 50! Да и по земле нашей топал уже отнюдь не 41-й год – 43-й! И как ни выхвалялся хозяин пекарни, а работавшие у печей знали: фрицев бьют как котят! А кроме того, какая-то природная текучесть, несдержанность (а значит, слабость, слабость!) души толкала Шур Иваныча на побег. Очень уж хотелось ему разглядеть поподробней чарующий польский лес, колдовские западно-украинские реки, изучить европейский полевой шпат и мелкий рогатый скот, зафиксировать принадлежность птиц и гадов Судет и Карпат к определенным отрядам и видам.

Побег начался без лишних для души и тела испытаний. И поначалу путь по Средней Европе был вообще познавателен, приятен. Хорошо выучившийся по-польски, теперь уже четырнадцатилетний Шур прошел по занятой немецкими войсками территории ни много ни мало 270 километров. Путь его лежал через Вислу, минуя Бельско-Бялу, на Рожнув и дальше: на Санок, на Борислав, на Стрый…

Именно близ Рожнува повстречался ему львиноголовый блондинас Лешек Стахура, польский таксидермист души и художник смыслов.Пан Лешек привел пана Шура к себе в хату с грубо-деревенским, без скатерти столом, с поломанной прялкой в углу. Стал считаться обидами:

– Ешче Польска нэ сгинэла! Зрозумев? И сгинуть нэ мусыть! Зрозумев? Ешче руський полякови… Зрозумев? Будэ буты вусыть! Нэ гэрман – руський!

Такая интродукция не помешала пану Лешеку покормить пана Шура картошкой и напоить «самой чистой в Европе» рожнувской водой. На прощанье пан Лешек пообещал пану Шуру во время таксидермической работы со смыслами о нем вспоминать.