Борис Евсеев - Банджо и Сакс

Дядя Шур как в воду глядел!

Пункт 3-й в бумаге, присланной из Фонда взаимопонимания, содержал в себе вопрос: «За что и при каких обстоятельствах были помещены в концлагерь?» Умиляло это скупо-проницательное «за что». Видно, дядю до сих пор подозревали в каких-то коренных славянских преступлениях, иначе после того, как он везде и всюду указал возраст своего пленения – двенадцать лет, – такой вопрос выглядел как-то не совсем опрятно.

Ну а обстоятельства дядиной встречи с Европой были просты: загрузка – телячий вагон – выгрузка. Может, поэтому ни Европа, ни Германия дяде слишком не глянулись: фабрика-кухня (рабочий), магазин банных принадлежностей (рабочий), ферма (пастух), концентрационный лагерь (заключенный) – вот что его там ждало. Кстати, в лагерь отсортировывали не абы кого, а слабодушных, тугоумных, не ценивших немецкой строгости и европейской четкости малолеток.

И сейчас, плетясь со мной от «Профсоюзной» к месту раздачи твердых валют, дядя стал о лагере – проявив очередную слабость души – вспоминать вслух. А лучше б он помолчал сурово! Никогда ведь у нас особым подвигом пребывание в немецких лагерях не считалось. Да и какие нынче счеты? Дружбец нынче с европейцами, и с немцами тоже дружбец!

Ранняя зима в Германии прелестью своей схожа с осенью в Новороссии. В этом я недавно убедился сам. Ровная и повсеместная утренняя свежесть германских, да и вообще европейских, городов меня покорила. Но и вызвала некоторую настороженность, а потом – настоящую тревогу. Чем именно – сразу и не ответишь. Пожалуй, какой-то унывностью порядка, какой-то неодушевленностью покоя, каким-то чуть зловещим отсутствием фантазии в квадратных домах-палисадах. А может, и внезапным осознанием того, что все это словно присыпано невидимым людским пеплом. А раз так, то покой этих домов не вечен!

Правда, слабенькие мои тревоги быстро прошли. И я продолжил радоваться молодцеватой подтянутости европейских предзимних утренников.

Но вот дядю в те военные времена предзимняя лагерная сказка обрадовала не слишком. Наверное, из-за утренних обливаний. Дядя был, конечно, упертый ныряльщик и завзятый раколов. Но и он слегка поеживался от шума лагерной зимней воды.

Обливания чаще проводились по утрам, чем по вечерам. Порядок есть порядок! Вечером обледеневший может помешать отдыхать охраннику, лагерникам. А по утрам – никаких хлопот: если грек, датчанин или серб отдаст Богу душу, то его четко, грамотно, оббив молоточком тонкий ледок, спровадят в печь. При этом экономились нервы, сохранялась гармония «верха» и «низа», да и наглядность дорогого стоила. Шур Иваныч в уме подсчитал: если естественную силу немецкой воды, которую тратят на заключенных, заставить работать на маленькую, мысленно давно спроектированную турбину, лагерь можно очень дешево освещать и вечером, и ночью!

Ларс, широкий в ушах датчанин, дядин товарищ по ночным инженерным проектам, на немецком, английском и ломаном русском часто разъяснял номеру 29606:

– Dear, Shoor! To play the fool – stop! Брось валяйт дурака! Ты все знаешь – как у нас в университет! Скажи немец – жив будешь!

Шур Иванычу, однако, больше нравилось притворяться не то чтобы вовсе дураком, а дураковатым, малограмотным. И в этом, конечно же, проявилась еще одна слабость его взбалмошной славянской души.

Вот и в то утро, поглощенный мыслями о гидротурбинах, Шур Василько хватанул за завтраком лишнюю кружку морковного эрзац-кофе. Хватанул потому, что умственная ночная деятельность требовала подпитки, и потому, что знал: № 27870 (Гуськов Паша) эрзац пить не станет, он уже и глотать не может. Кофе этот враз нутро ему и разорвет! А так сутки-двое еще протянет.

Шур ухватил жестяную кружку и, ожигаясь, стал глотать красно-коричневую бурду. Поступок этот не остался без оценки. Охранник и капо (надсмотрщик из заключенных) переглянулись. Перегляд этот от Шур Иваныча не ускользнул: он показался ему дружеским и подбадривающим. Пей, мол, паренек, глотай! Работы впереди – ого-го! Четырнадцать часов плюс полчаса на обед – хорошая школа для диких славян, датчан, горцев, кочевников, «неоседлых» – для всех, всех, всех!

Однако сегодня перегляд начальства был угадан заключенным № 29606 неверно. Сегодня этот перегляд означал другое: наглый труп, гремучий мешок с костями ворует у такого же мешка! Подобное обкрадыванье трупами друг друга нужно было пресекать на корню. Что после завтрака на плацу и было сделано.