Андрей Левкин - Мозгва

О. был очень умным человеком, «был» — имеется в виду, еще до того, как с ним начались приключения. Поэтому и писать про него весьма приятно. Был он, конечно, отчасти сволочным, но — за столько-то лет жизни, да еще в очень населенном городе это простительно. Возможно, ему хорошего общения недоставало, да и в театры он ходил редко. Так вот, он, умный, тут же сообразил, что, пожалуй, ему следует выпить еще, но только уже в другом месте. А иначе еще минут пять подобных ощущений — которые, разумеется, так и развивались в нем, разворачиваясь уже в некоторую систему (маленькими солдатиками заполняли все его сознание, занимая там какие-то позиции: то ли оборонительные, то ли атакующие) — еще минут пять среди этих никелированных стульев, и он углубится в эту тему настолько, что не то что с женой спать не сможет, а и даже бутерброд с сыром никогда в жизни съесть.

Поэтому тут же последовало метро до «Библиотеки», переход на «Боровицкую» и перегон до «Полянки». А уж что делать на «Полянке» в половину одиннадцатого вечера, каждый знает. Там, сразу на выходе из метро, стоит павильон. Хрупкий, зеленый — из досок и больших окон. Внутри же все белое: стойка, круглые столы, свет, очень яркий. Там продают щуплые шашлыки, их разогревают в микроволновке, невозможные даже на вид котлеты и очень скрюченные курьи ноги — но еду там никто не брал, вот они и сохли дальше, совсем скрючиваясь. Когда-то, еще в 2001 году, там почему-то разливали евродозами — по 4 cl и, чтобы не утерять размерность жизни, требовалось выпить 5 доз, чтобы набралось 200 грамм, а ему это было трудно, алкоголь он переносил не слишком хорошо, не то чтобы слетал с катушек, но утром — тяжеловато. Теперь, к счастью, они отошли от западных глупостей, лили, как положено, по 50 и т. д. 150 в нем уже наличествовали, он помнил.

Но после 100 грамм все же допустил ошибку. Надо было еще 100 и, покачиваясь, домой, но он не добавил, чтобы застопорить, а сразу пошел на место первой встречи с неизведанным: на тот самый угол Якиманки и Полянки. Там, разумеется, теперь было темно, ничего специального в небе не висело, уличные огни не мигали, подавая ему знаки, и это было хорошо. Потому что, значит, вся эта тайна уже находилась внутри него (а она там — находилась), и тело даже слегка вибрировало, в неком кураже, что ли.

Тут его и пробило на историческую память: ведь на этой самой Б. Якиманке, где он теперь стоял (холодно, сырой ветер, примерно минус пять-семь) находился Институт мозга с его Пантеоном, куда свозили мозги умерших, в частности Ленина, Клары Цеткин, Луначарского, Маяковского, Цурюпы и даже, почему-то, Андрея Белого. Между прочим, могло быть и так, что это мозг Клары Цеткин или Цурюпы в тот раз ощутил его присутствие неподалеку, дотянулся до него из свой банки — какими-нибудь белесыми, бестелесными нитями, и не отпускает. Но нет, им было бы затруднительно дотянуться, мозги в Институте нарезали на тонкие стельки, как шампиньоны для жарки. В доме #43.

А кома, конечно, была на месте. Он, окончательно поняв это, остановился — в дурном месте, напротив Президент-отеля, там всегда сильно дует — и стал сравнивать себя с собой. Как изменились с той поры его ощущения, что изменилось в нем? А вот так: кома словно бы протянула в него множество щупальцев, причем они управлялись изнутри. Не щупальцев, а, скорее, нитей, которые явно тормозили чувства и действия. Не тормозила даже, но останавливала их, требуя, что ли, их согласования с нею. Могло показаться даже, что кома и состоит из колтуна ниток, но нет, — сначала была кома, а нитки — потом. Чуть ли не какие-то метастазы полностью заняли его психику. Но все это его решительно не печалило — наоборот, было хорошо. И даже предположение о том, что его эйфория как раз и вызвана развитием процесса, его не расстроило. Что плохого в эйфории?

Но он не мог вспомнить, какого лешего оказался в тот день на ул. Большая Якиманка, в советские времена — Димитровской? Да, а где же Малая Якиманка? Интересно получается: тогда он стоял на улице Большая Якиманка, хотя Большая Якиманка тут уже завернула к реке, к набережной. На другой стороне там шоколадная фабрика «Красный Октябрь», очень красного, почти того же школьно-московского цвета. На углу Б. Якиманки и набережной по эту сторону канала стоял «Александр-хаус», в котором был написан стратегический план для РФ до 2010 года, который теперь где-то лежит и медленно управляет державой. Хаус был бывшей собственностью банка «Столичный», рухнувшего в дефолт 98-го года, но рухнувшей не очень смертельно для г-на Смоленского, банкира. Этот пятиэтажный дом был квадратом, двор его застеклен со стороны неба и превращен в торжественную зону с кафе наверху; в кафе на самом верхнем ярусе стоит арфа, а вдоль одной из стен ездят прозрачные лифты.