Андрей Левкин - Мозгва

Особенно явной кома была вечерами. Теперь же были морозы, улицы без никого, Кутузовский и без того место пустынное, неприятное, а у него еще и все это: как бы давило, но давило очень приятно, будто раньше он был лишь тенью, а теперь переставал ею быть, хотя и не понимал еще, в чем перемена. Можно было долго щуриться на лампочки, которые висели вокруг гирляндами; думать о том, как славно живут себе люди за окнами, в своих квартирах: стоять на краю двора возле занесенной снегом цементной вазы и долго глядеть в окна, а они все там, в окнах, счастливы, причем каким-то схожим счастьем.

Зима в этот год оказалась хрестоматийной. Легкий мороз, каждый день свежий снег, по бульварам ходили господа и дамы, среди пышных сугробов в шубах и аккуратных меховых шапках. В переулках были едва протоптаны тропинки по тротуарам, а машины, простаивавшие по причине долгих праздников, были погребены под снегами. В воздухе что-то мерцало, снег или что-то такое — может быть, просто искрился промерзающий воздух. 1910-й какой-нибудь год. Или вообще 17 век или, скажем, 1834 год, — машины не делали разницу.

На Рождество стало уже очень холодно, во дворе из воздуха практически вымерзали лица каких-то древних прохожих или какие-то другие, обыкновенно невидимые штуки. Конечно, при минус двадцати тело переходит в другой формат существования, его становится то ли меньше, то ли оно как-то в стороне, вот нетипичное и вылезает. Ну, если подкрутить в мозгу какое-нибудь колесико, то, конечно, все будет видно чуть иначе, настроишь канал и крутятся какие-нибудь тусклые шары, дорогу пересекают синие черви или шланги, быстро прошмыгивают лиловые пятнышки, а сверху нависает что-то мягко ерзающее, как говяжья печень. Может, на месте этого двора раньше было кладбище, а на кладбищах такие штуки завсегда творятся.

По жизни он был инженером по производству летательных крокодилов. Не так чтобы инженером, скорее — по теоретической части. В дискуссиях и осуществлении крокодилов 5-го поколения участвовал уже нехотя, ощущая, что радости творчества ему наскучили. Было приятнее просто преподавать теоретические основы крокодилостроения, забивая, тем самым, на прогресс. С профессиональной точки зрения он понимал свое положение так, что вот-вот войдет в плоский штопор, как Ту-154 под Иркутском в июле 2000-го: угол атаки велик, а тяги не хватило. Но его это совершенно не тревожило, потому что не самолет же он, так что все как-нибудь обустроится.

В лицо въезжала, накручивалась на глаза серая стена тоннеля: дорога тут резко сворачивала влево, с Сущевского вала на Бутырский, от Савеловского вбок; лампочки по стенам тоннеля, яркие. Далее громоздился производственный корпус, следом за комбинатом «Правда» или же к нему и относился, за железнодорожными путями, лежащими в неглубокой лощине. Оттепель (12 января, резко потеплело, до нуля с минус 25 накануне) сделала сырое подобие линзы, центр которой был всюду, куда ни посмотришь, и все здания сделались важно выпуклыми, как в рыбьем глазу. На подъездных путях Белорусского вокзала горела пустыми окнами вагонов электричка, стоявшая в железнодорожном ущелье. В вагонах, наверное, пахло остывшим сигаретным пеплом и прятались бомжи — нет, бомжей не было, он просмотрел сквозь окна весь состав, никого внутри.

В груди было словно и не сердце, а какая-то мелкая птичка, так внутри там и летала, словно воробей в троллейбусе.

Жена недавно, тихим январским вечером рассказывала, что встречалась с какой-то своей знакомой (он ее только мельком видел — сухопарая, истерично-украинское лицо, как у ведьмачки-панночки, одевалась странно, предполагая, что именно так она производит впечатление; номер на машине у нее тоже был не простой, серию она подобрала под свои инициалы, а еще хотела, чтобы в номере были три семерки, не получилось, удовольствовалась тремя пятерками). История была о том, как дама наконец забеременела. Вряд ли это жена говорила с каким-то подтекстом или намеком, зачем. У нее сын был, а что у него детей не было — так уж и не те годы, чтобы что-то менять, пусть она и моложе его на десять лет. Да, были у него какие-то проблемы с репродукцией или просто не сложилось, что уж теперь. Вряд ли она решила ощупать ситуацию и обозначить проблему, а затем послать к врачу.

Жена была невысокой, но крепкой — не толстой, а как какая-нибудь цирковая акробатка — компактная, жилистая, твердая. Да и была слишком конкретной для того, чтобы изъясняться экивоками и примерами из чужой жизни. И если бы все же предполагалось нечто такое, то у разговора бы появился медицинский запах, хотя и не самый противный. Запахло бы йодом или каким-нибудь профилактическим полосканием, ромашковой настойкой. А так, да, не привык он еще к ней, некоторые ее территории и ее поведение там еще были незнакомы.