Григорий Бакланов - Свой человек

Короче говоря, он долго не мог заснуть, а когда наконец заснул, слышал во сне, как над головой пищит телефон. Была у него такая трубка с кнопочным набором, дрянь ужасная, изготовленная на Тайване, кто-то ему из Америки привез. Она не звонила, а пищала. И вот во сне слышал он этот писк и понимал, что ему это снится. Но вдруг вскочил. Было совершенно темно. Писк замер, и вновь запищал телефон, Евгений Степанович, мутный со сна, схватил трубку.

— Да!

И хриплый пьяный голос:

— Ротный, ну ты чего? Это заряжающий, Курашов. Договорились, а теперь ты ето самое?..

— Какой ротный, какой заряжающий? Скотина пьяная! И еще звонит среди ночи…

Вся ярость после ссоры взорвалась в нем. Воткнул трубку в держатель и лег. Пульс захлестывал. И выпадал. Он испугался, щупал у себя под горлом — так еще инфаркт схватишь. Ослепив себя на миг электричеством, глянул на часы. Четверть пятого. «Сволочь! — застонал Евгений Степанович. — Заряжающий… Зарядить бы тебя один раз и на всю жизнь!» Сердце колотилось от ненависти. А потом, обмякший, потный, сам чувствуя от себя неприятный, кислый запах, утирался углом пододеяльника. Сон был испорчен. Опять он долго ворочался в темноте. И едва задремал, над головой запищало. Евгений Степанович сразу же сел, он весь был, как взведенная мышеловка, готовая захлопнуться.

— Слушаю, — голос тихий, ровный. На этот раз он не положит трубку, он потребует выяснить, кто и откуда ночью звонит ему. Мысленно и статья уже созрела: телефонное хулиганство.

— Евгений Степанович, радио включи.

— Кто говорит?

— Панчихин говорит, Панчихин. Радио включи.

Только сейчас сквозь сумрак в комнате увидел он, что там, за плотными шторами, не сомкнутыми наверху, — утро. И этот ранний звонок… И «ты», как равному… Что-то произошло. Он включил свой японский приемничек, долго ловил Москву (настроено было на «Голос Америки»). Находясь в Москве, почти что в самом центре, он не знал, на какой волне Москва, не мог поймать: как-то не приходилось слушать Москву по радио, все телевизор заменил.

Несколько раз на длинных волнах врывалась одна и та же музыка, что-то знакомое. Чайковский? Бах? По правде сказать, Евгений Степанович не очень в этом разбирался, хотя по должности нередко присутствовал на концертах, сидел, шел за кулисы, если исполнитель по своей значимости того заслуживал, говорил прочувствованные слова.

Вдруг прорвался голос диктора: исполнялась Шестая симфония Петра Ильича Чайковского. С раннего утра — Шестая симфония?.. Такое не бывает случайно. Босиком, поддерживая на себе пижамные штаны с прорезью спереди (просил Елену убавить резинку, штаны спадают, опять забыла!), он тихо проследовал в столовую, включил телевизор, и пока там нагревалось, стоял перед экраном посреди комнаты, ждал. От пропотевшей и высохшей на теле пижамы чувствовался все тот же кислый запах. Раньше, чем появилось изображение, зазвучало опять что-то классическое, за душу тянущее, и вот из просветленного экрана, из серой мути четко возникла картинка: все в черном оркестранты и лицом к ним дирижер волнообразно взмахивает черными рукавами.

Евгений Степанович полез в программу передач, без очков, до рези в глазах читал. По программе сейчас утренняя гимнастика, а вместо нее одетые по-вечернему оркестранты с белыми лицами, как на похоронах, пилят на скрипках.

Елена, запахивая халат на ходу, застала его в странном виде: стоит босиком перед телевизором, одной рукой придерживает штаны на животе, в другой — приемник. И по приемнику, и по телевизору звучит одна и та же музыка.

— Что-то произошло, — сказал он, забыв о вчерашней ссоре. Но она не забыла.

— Ты окончательно того? — лицо ее, помятое во сне и еще не подкрашенное, было землисто-желтым. — Приемника тебе мало, с утра пораньше телевизор включил…

Только теперь он и заметил, что действительно в руке у него приемник.

— Ты не понимаешь, все беды у нас и в Европе случались под музыку. Когда не знают, как сообщить, дают классическую музыку. И когда война началась…

Крупней приблизили картинку, и среди оркестрантов Евгений Степанович узнал в лицо первую скрипку. С полгода назад музыкант этот умер, как раз недавно для его вдовы подписывал он бумаги: что-то там с пенсией, что-то требовалось еще. И вот он живой, подбородком прижал скрипку, водит смычком. И весь этот оркестр — бледные в черном — показался потусторонним. Наверное, в спешке пустили старую запись, что под рукой оказалось.

Опять звонили по телефону: у вас включено? Включите радио… И умолчание, страшная догадка. А радио передавало классическую музыку.