Идо Нетаньягу - Итамар К.

Он остановился на мгновение и взорвался снова:

— Вопросы, ты говоришь? Да, могут быть вполне законные вопросы. Но ответы! Какие последуют ответы?! Апельбаум бессильно развел руками.

— И еще одно, — продолжил минуту спустя Берман. — В нас сидит лютая ненависть к борцу за высокие цели. Животная ненависть. Мы не только не прославляем его, а ставим себе задачей втоптать его имя в грязь.

— Это, по-моему, присуще каждому народу, — заметил Апельбаум. — Посмотри, как относятся в Восточной Европе к диссидентам, которые способствовали освобождению своих стран от коммунизма и от советской тирании, которые боролись все эти годы и сидели по тюрьмам. Моя кузина поехала туда преподавать иврит. Ты думаешь, там превозносят этих упрямцев? Дают им государственные пенсии? Как бы не так, их всячески поносят.

— Возможно, такое бывает у других народов, особенно когда большинство сдается и лишь немногие отказываются согнуться. Но это длится недолго, в конце концов гордость за избранных побеждает, им воздают должное. А у нас? Что мы за народ такой, почему мы изо всех сил стараемся забыть своих героев? Разве мы знали бы о Иегуде Маккавее, если бы христиане не сохранили книги о восстании против греков? Ведь он нигде не упоминается в нашей литературе. Как будто его не существовало! Ты не найдешь ни единого слова о нем ни в Талмуде, ни в других источниках. Ни слова о человеке, благодаря которому была восстановлена наша независимость, без которого у нас не было бы страны. Я не верю, что такое возможно у другого народа. Ведь старались стереть самую память о нем! Потому что он отказался прекратить восстание и ограничиться религиозной автономией. А Бар-Кохба? Что осталось от него, кроме нескольких малозначащих строк? Просто похоронили память о том, кто командовал мощным восстанием против Рима, кто более трех лет стоял во главе независимого государства. И теперь, когда его имя чудом вернулось из забвения, этого героя пытаются закопать снова, стереть из исторической памяти другим путем. И не враг это делает, а мы сами!

Голос Бермана гремел в маленькой комнате, сотрясая стены. Его очки сползли на кончик тонкого носа, но он не замечал этого и продолжал говорить:

— То же самое происходит по отношению к государству. Оно тоже мешает этим людям, оно не нужно им. Все это симптомы одной болезни. Мы думали, что после создания государства, после создания армии люди излечились от этой болезни. Но выясняется, что лекарство все еще не найдено. Какой же смысл писать? И если уж писать, так, может, лучше вернуться к психологическим безделицам? Надеюсь, в этом я найду немного отдохновения.

— Ты должен писать, Нимрод. Смотри вперед.

— Вперед, — повторил за ним Берман полным презрения и отчаяния голосом, — вперед…

Попрощавшись с Берманом, Итамар и Апельбаум шли при свете фонарей обратно. Долго брели они рядом в молчании, потом Апельбаум заговорил:

— В последнее время я редко захожу к нему. Это нелегко. Видишь, как заражает он своей депрессией. Всегда выходишь от него подавленный. Придется поработать над марками, чтобы успокоиться. Заночуешь у меня?

Но Итамар отказался, сославшись на то, что утром у него в Тель-Авиве назначена важная встреча с одним из членов комиссии. Он был рад покинуть Иерусалим. Они распрощались, пожав друг другу руки. Итамар повернул к ближайшей остановке и оттуда доехал до Центральной автобусной станции. Не прошло и нескольких минут, как междугородный автобус уже вез его обратно в Тель-Авив.

Итамар выбрал место на верхнем этаже двухэтажного автобуса. Там не слышно было радио, работающего в нижнем салоне. Он посмотрел в темное окно на огни встречных машин, проводил взглядом убегающие назад силуэты деревьев и погрузился в раздумья.

«Что дальше?» — спросил он себя. Ни Апельбаум, ни Берман не смогли помочь ему разрешить мучительный вопрос. Он не понимал, почему Апельбаум выбрал ему в советники именно Бермана, этого оторванного от жизни, отчаявшегося человека, заражающего всех своим непомерным пессимизмом?

Итамар знал, что сам Апельбаум не видел большой проблемы в том, чтобы убрать из сценария эти короткие эпизоды, однако для Итамара это представляло серьезную трудность. Он, конечно, понимал, что если заупрямится и оставит эти куски, то фильма не будет. Без всяких сомнений. Каманский… Итамар был не настолько наивен по отношению к его планам. Уже во время их первой встречи Итамару удалось понять, что на деле Каманский и не подумает вытащить из собственного кармана хотя бы шекель на финансирование фильма. А значит, он, автор, целиком и полностью зависит от Национальной академии для поощрения образцовых произведений. Есть ли у него право сопротивляться ее требованиям и стоять на своем? А что, если он уберет эти куски? Ведь это не только его фильм. В производстве картины участвуют многие люди и организации, в том числе финансирующие. Надо и им сказать свое слово.