Идо Нетаньягу - Итамар К.

— Итамар, — сказала Рита и с нежностью погладила его волосы. — Какая блестящая идея! Написать сценарий о Моцарте, возвратившемся на землю!

— Пока что это не более чем идея. Знаешь что? Может быть, до «Амадеуса» он встретится с Пушкиным и немного пожурит его за то, что тот написал о нем.

— Пушкин? О Моцарте?

— Да. Пушкин написал «Моцарт и Сальери», маленькую трагедию. Шейфер, автор пьесы, по которой поставлен фильм, даже не потрудился ее упомянуть. Несмотря на явное сходство сюжетов. Может, я и ошибаюсь по отношению к Шейферу, но меня иногда удивляет наглость некоторых людей, в том числе и талантливых… Потом Моцарт встретится с самим Шейфером. Можешь себе представить, какие слова я бы вложил в уста Моцарта!

— Когда все эти идеи посетили тебя?

— Не знаю, откуда что взялось. Наверно, когда я шел домой пешком после обеда с Нурит.

— Ой, Итамар, я так хочу… Итамар, мне просто необходимо… Когда я вижу, как ты загораешься, я тоже… Не знаю почему, но именно так я реагирую на твои новые творческие идеи. Скажи, это нормально?

Был уже час ночи, когда Рита встала с постели и оделась. Она не ушла до тех пор, пока Итамар не пообещал изменить порядок действия в сценарии: выделить в отдельную сцену эпизоды общественных выступлений Меламеда. Так он и сделал, и под утро заново перепечатал третье действие. В рукописи, лежавшей в его портфеле, несколько страниц были скреплены между собой. Так что если он решит передать комиссии «улучшенный» вариант сценария, то все, что ему потребуется, — это вытащить помеченные страницы.

А как быть с Сильвией? Сидя в коридоре в долгом ожидании, он раздумывал, что скажет Сильвия, когда узнает об изменениях в сценарии. Что в жизни Меламеда могло подвергнуться столь жестокой критике, если Итамар вынужден был пойти на купюры — подумает она. Но кого, кроме нее, это касается? А может быть, и ей все равно? Она погружена в мир музыки, и публичные выступления Меламеда, связанные с политикой и с Израилем, мало ее трогают? Неправда, сказал себе Итамар. Они с Сильвией конечно же обсуждали все эти вещи; она ведь солидаризировалась с ним во всем. Странно, до чего важно было Итамару не обидеть ее. Она порой звонила ему, но никогда в разговоре не касалась того, что произошло между ними. Разумеется, он напишет ей и объяснит происходящее. Но если он все-таки внесет изменения в сценарий — как сказать ей об этом?

Дверь открылась, и его пригласили войти. На сей раз там были четверо. Омер Томер, куратор музея «Макор», отсутствовал, вместо него в комнате заседаний находился профессор Гавриэлов, глава кафедры визуального искусства и телекоммуникации. На шее у него красовался черный шарф, концы которого были запрятаны под белую рубашку. Сидел там еще один интеллектуал — доктор Ицхак Авиталь. Он был представлен Итамару, который вспомнил, что уже слышал его имя от Каманского. Тот говорил об участии доктора в комиссии по присуждению премии «Серп» за достижения в труде и общественной деятельности. Авиталь был низковат и, сидя между двумя крупными мужчинами — Гавриэловым и Мурамом, — выглядел карликом со своей лысиной и редкими усиками.

— Мы долго обсуждали твой сценарий, — начал Мурам. — Вовсе не имеется в виду, что ты должен интервью Меламеда. Напротив! Важно, чтобы все видели: у деятелей искусства есть общественная трибуна и они могут высказываться по любым вопросам.

— Почему только деятели искусства? — вмешалась Нурит. — У меня лично и в самом деле есть возможность в любую минуту высказать свое мнение, но мне обидно за других, за тех людей, которым есть что сказать, и при этом они на расстояние пушечного выстрела не могут приблизиться к микрофону.

— Разумеется, не только деятели искусства должны иметь это право. Но важно, чтобы у них как носителей общественной морали, а точнее — совести общества, потому что этика — широкое философское понятие, а в слове «совесть» есть нечто первозданное, глубоко имманентное человеку искусства, — так вот, важно, чтобы у них была такая высокая электронная трибуна.

— У каждого поколения своя трибуна, — возгласил доктор Авиталь. — У каждой трибуны свои поколения.

Что это? Известное изречение, которое он, Мурам должен был бы знать? Или же оригинальное историко-философское высказывание, родившееся в данный момент? Не будучи уверенным ни в том, ни в другом, Мурам на всякий случай предпочел пока что не реагировать на замечание доктора. Драматург прочистил горло и продолжил: