Коллектив авторов - Были 90-х. Том 1. Как мы выживали

Дед от неожиданности замер — уж не потешаться ли над ним вздумал этот шалопай черноглазый? Но парень выглядел серьезным и несколько настороженным.

— Ну, я ж на войне был. Мало ли чего там увидишь — так и портков не напасешься.

Мальчик тяжело вздохнул и отвернулся. Дед Кирилл насторожился:

— А ну-к, погоди, ты ж мне рассказать хотел что-то? Про «вертушку» небось? Давай, твоя очередь.

Митя немного помялся, потом выдавил из себя:

— Я тоже так вот, нос к носу… с «мишкой».

Дед ахнул:

— Бурым?!

— Нет, — помотал головой мальчик, — с «двадцать четвертым».

Кирилл Федорович сообразил, что речь о «Ми-24»: его в Грозном узнавали все.

— Как так? Тебе ж отец запретил ходить со двора? А если брат узнает? Иса тебе голову оторвет сразу.

— Тс-с! — испуганно приложил палец к губам Тамерлан. — Не оторвет, а отрежет, между прочим. Но ты же поклялся не говорить!

— Поклялся, как же… Теперь ты мне клянись, что ни шагу впредь отсюда.

Митя перекрестился, затем направил указательный палец вверх, одновременно поклонившись и омыв ладонями лик свой, при этом пробормотав что-то под нос.

— За домом Муслима — у них, знаешь ведь, овражек такой, и забор кирпичный, красный.

— Ну?

— Я на минутку только: хотел добежать, поменять ему кассету «Рэмбо» на «Рокки», и сразу назад. Представляешь, только подбежал к воротам, а тут из-за забора, снизу из оврага — «мишка». Прям на меня. И как твой тигр: замер, будто сам меня испугался, понимаешь? А я… вот… в общем, штаны мои потом мокрые оказались. Деда, скажи: я теперь трус, значит?

В глазах мальчика Кирилл Федорович видел крошечное отражение мягко колышущегося пламени свечи, стоявшей тут же, на столе. На миг даже показалось, что отражение как-то поплыло вниз в Митиных глазах, к длинной реснице, и растаяло… Парень отвернулся, шмыгнув носом.

— Мить, честное ветеранское: это не имеет никакого отношения к храбрости…

— Но ты-то ведь тогда один на один с целым тигром оказался, и ничего — сам сказал!..

Митя осекся, потому что где-то за окном послышался нарастающий свист.

Снаряд разорвался, наверное, в трех-пяти домах вниз по переулку. Митя резко прижал ладони к своим ушам и зажмурился, прошептав:

— Хоть бы не в Мусика, хоть бы не в Мусика, хоть бы не в…

Из прихожей они услышали твердый голос Аслана:

— Так! Все в подвал по лестнице, быстро! Ира, ты первая с Адамом — там внизу Иса поддержит. Тещ-щ-ща, вы где? Тамерлан?

Даже теперь дед Кирилл не мог не отметить про себя какой-то особой теплоты, прямо-таки шуршащей в голосе зятя, когда тот произносил слово «теща», и непроизвольно улыбнулся — ранее в своей жизни он не встречал ни у друзей, ни у знакомых такого бережного отношения к родне, особенно к женщинам.

Тамерлан подскочил на кровати, ринулся к дверям, потом резко замер и, обернувшись, спросил:

— Дед… ты?..

— Давай иди, иди, Митя, я тоже, я сейчас. — Он осторожно приподнялся на постели и перенес ноги на пол.

Ох уж эта немощь, эта одышка, эта постоянная боль в груди. И это нескончаемое бегство. Ну, лишь бы его котелок не продырявился — не время сейчас, до Пятигорска бы дотянуть.

Кирилл Федорович выпрямился во весь рост и вдруг замер, пробормотав:

— Старый пень… надо было сказать ему! Конечно, надо было, вот я…

— Тесть мой, как вы тут? — На пороге появился зять.

Второй взрыв прогремел чуть дальше первого, но в той же стороне — значит, метили направленно в одну точку.

Аслан двумя шагами преодолел разделявшее их пространство и, аккуратно обхватив тестя спереди, приподняв, мелкими шажками доставил к подполу, в котором собралась уже вся семья — Ира, Галка, Иса…

Ту ночь они пережили, обошлось, лишь старый кот Джохар неподвижно лежал под сенью абрикосового деревца. Но он умер от старости, как заверил Митю потом отец.

А дед Кирилл умер в Пятигорске две недели спустя. Отступление к Москве совсем подорвало его силы, и в последние дни он находился между реальностью происходящего и какой-то другой, из своего далекого прошлого. Когда сознание ненадолго возвращалось к нему, он пытался что-то сказать Тамерлану, но Аллах лишил деда Кирилла дара речи после той ночи, когда не стало Джохара. Все, что у него получалось, это по-детски жалобно заглядывать в быстро повзрослевшие Митькины черты и нечленораздельно что-то мычать, немощно указывая на свои ноги. Все успокаивали его, пока наконец Тамерлан не положил конец никому не понятной суете деда, прошептав ему на ухо лишь несколько слов: