Владимир Спектр - Наезд

Настроение мое исправлялось. Депрессия испарилась под горячими лучами иудейского солнца. Я впал в какую-то мягкую задумчивость и частенько находил самого себя застывшим, вглядывающимся в спокойную гладь моря. К вечеру третьего дня появилось давно позабытое настроение писать. Я выклянчил у Казака ноутбук, с которым тот не расставался даже на отдыхе, и заперся в номере. В голову лезли разные мысли, по большей части непристойные. Порнография, а как же! В основном размышления, то, что мне казалось в те дни наиболее важным. Я решил написать о себе. Немного любовной истории, скорее даже истерии. Немного внутреннего пространства, прежде скрытого от любопытных взглядов. Немного иронии, чуть-чуть печали. Простые человеческие чувства, отчего-то терзающие бога. В первый же вечер написано было много, вспомнилось многое, изменился настрой. В какой-то момент стало настолько пронзительно грустно и хорошо, что усидеть на месте не было никакой возможности. Около часу я вышел из отеля в парную курортную ночь. Что-то определенно носилось в воздухе, я чувствовал перемены, и не могу сказать, чтобы они нравились мне. Просто это было такое состояние, когда хочется быть одному и одновременно со всеми, абсолютно трезво воспринимать окружающий мир и при этом чувствовать себя донельзя удолбанным. Я шел никуда конкретно не направляясь, повинуясь наитию, или, если хотите, провидению. Провидение, как обычно в моем случае, привело в кабак. По случайному (опять же) стечению обстоятельств, это был не просто очередной приморский балаган с дерущими горло зазывалами, латиноамериканской музыкой и разбавленной виски-колой. В данном конкретном случае я попал во вполне достойный (ну, насколько это вообще возможно в курортной зоне) рыбный ресторан. Посетителей было немного. Только пара столиков была занята компаниями пожилых отдыхающих. Не придумав ничего лучшего, я уселся за барную стойку (это в рыбном ресторане-то!) и заказал cuba libre. Опять же удивился. С чего бы это было изменять старине Джеку с сомнительным ямайцем? Закурил и, немного поерзав, обозрел весь ресторан. Все те же пожилые америкашки… Так, а это кто? Дверь в ресторан растворилась, впустив в полумрак благородного дерева и ковров мужчину и женщину. Я пригляделся. Мужчине было около сорока, солидный и загорелый, в светлой лакостовской рубашке-поло, он источал уверенность и спокойствие, благоразумие и надежность, практичность и достаток. Серые, немного разбавленные синим глаза его казались слишком близко расположенными к переносице. Он властно смотрел в мир. Сколько раз уже, на приемах и переговорах, в офисах и ресторанах, на конференциях и презентациях, выставках и банкетах, встречал я этот взгляд. Так смотрит человек, знающий себе цену, привыкший быть хозяином, поднявшийся, возможно, из низов и достигший многого. Он помнит детство в деревеньке под Псковом (в Баварии или Провансе) с пьющим отцом и страдалицей матерью, сестер и братьев, рано вышедших замуж и женившихся, разлетевшихся из родного гнезда по соседним деревням и поселкам, погибших от пьянки, севших по хулиганке и воровству, соседку Марью Кирилловну, прочившую ему великое будущее. «Права была покойница», – как бы говорит его взгляд. Он руководит крупной компанией, работает в мэрии или правительстве, но на всю свою жизнь остается простым сноровистым деревенским мужиком, крепким хозяйственником, заменившим пьяный досуг занятиями спортом, а разведение свиней маркетингом и мониторингом. Положительный со всех сторон пример! Образец для подражания! Вот беда, так и не приучился мужик читать «умные» книги, а «неумные» на кой же нужны? Так и не стал разбираться в технике европейского авангарда, так и не понял, зачем Сережа Есенин покончил жизнь самоубийством, почему застрелился Маяковский, почему, в конце концов, Николай Коперник запалил аутодафе, сказав: «А все-таки она вертится!»

Я перевел взгляд на женщину. Она была моложе своего спутника, незначительно, наверное, ей было около тридцати пяти. Очень ухоженная, высокая и худая, с гривой черных, скорее всего крашеных волос. На ней был простой сарафан из небесно-голубого льна, несколько тонких цепочек белого золота блестели на смуглой коже. Женщина напоминала актрису, забросившую карьеру ради сытой семейной жизни. Глаза выдавали ее. Ищущие, нервные, похожие на глаза антилопы. Я встретился с ней взглядом. Возможно, я сделал это специально. Женщина едва заметно улыбнулась. Я тоже. Они сели за столик неподалеку. Я проследил за тем, что они заказывали, сам не знаю зачем. Мужчина взял пиво и жареного карпа, женщина – запеченную форель и бокал белого вина. Я прислушался. За все это время они обменялись всего несколькими тихими, лишенными эмоций, фразами, кажется, по-русски. Я выпил еще коктейль и собрался уходить, когда заметил, что мужчина покинул свою даму, отправившись, видимо, в туалет.