Виктор Левашов - Выбор жанра

Наш литературный разговор прервала холеная дама, типичная бизмесвумен, обвешенная пакетами:

— Кирилл, куда ты пропал? Я тебя потеряла. Что ты здесь делаешь?

— Разговариваю с писателем.

— Вы писатель? Настоящий?

— Я с этого живу.

— Значит, настоящий. Очень интересно, давно хотела поговорить с настоящим писателем. Отнеси все в машину, я сейчас приду. — Дама нагрузила Кирилла пакетами и села на его место. — Это ваши книги?

— Мои.

— Сто двадцать рублей, — посмотрела она на цену. — Четыре доллара. Тираж? Семь тысяч. Неплохой бизнес, а? — Для кого-то и неплохой.

— Сколько вы с этого имеете?

— Роялти. Восемь процентов от отпускной цены. Примерно три рубля с экземпляра.

— Всего-то? — не поверила она. — Сколько вы эти книги писали?

— Лет пять.

Она задумалась. Я представлял, какие цифры крутятся у нее в голове. Три рубля умножить на семь тысяч, умножить на шесть книг, разделить на пять лет. Итог ее поразил.

— Вы сказали, что с этого живете. Как можно с этого жить?

— Что вы, собственно, хотите узнать? — поинтересовался я. — Кирилл ваш муж?

— Не совсем.

— Если вас интересует, хороший ли из писателя добытчик, я вам скажу: нет.

— Ну, почему? — неуверенно возразила она. — Есть этот, Акунин.

— Есть. Но он давно женат.

Она ушла в тяжелых раздумьях. Я даже почувствовал угрызения совести. Бедный Кирилл. Но, может, я спас его от участи вечного нахлебника, о которого в семье вытирают ноги?

Последние двадцать минут тянулись бесконечно долго. Мучительно хотелось курить. Мучительно хотелось выпить, много, чтобы стереть из памяти позор этого дня. Ровно в семь Жора начал собирать со стола книги.

— А вы боялись, что книг не хватит. Всегда хватает.

Дома жена спросила:

— Много автографов дал?

Я буркнул:

— Не очень.

— Сколько?

— Два!..

Я нагло соврал. Автографов я дал целых один. Тем самым пацанам.

О сладкое бремя славы!..

Знаете, что самое страшное для человека любой творческой профессии?

Встреча с гением.

Году в 69-м в Норильск, где я работал на телевидении, занесло Володю Т., высокого молодого человека, который первый делом пришел в горком комсомола, представился знаменитым московским поэтом и потребовал организовать его выступления во дворцах и домах культуры, в центральной городской библиотеке и, конечно, на телевидении.

В те годы Норильск был местом, куда непонятными течениями выносило всех, кто не нашел себя в Москве или в Питере: странных художников, композиторов, непризнанных прозаиков и поэтов, был даже один алгебраист, в творчестве которого таинственным образом сочетались математика и музыка. Город, в котором тон задавала молодая техническая интеллигенция, был падок на все новое, особенно на новое в искусстве, всех привечали в гостеприимных норильских домах. До тех пор, пока не обнаруживалось, что в новичках нет ничего, кроме пустых амбиций. После этого город как бы замыкался, приезжие исчезали неизвестно куда.

К таким, как Володя Т., в горкоме привыкли, хоть и немного удивились его нахальству, и мягко сплавили мне. В мои обязанности редактора телестудии входила, кроме всего прочего, обязанность выпускать в эфир местные молодые дарования. Заезжие поэты были тоже по моей части. Я встретился с ним, попросил оставить стихи и между делом поинтересовался, сколько у него книг.

— Три или четыре, — небрежно ответил он.

Это меня насторожило. Поэт может спутать, сколько у него жен и детей, но сколько у него поэтических сборников, не спутает никогда.

Появление в таком городе как Норильск, где все знают всех, знаменитого, хоть и никому не известного поэта, вызывает общий интерес. Первое явление Володи на публике, на каком-то многолюдном сборище, посвященном годовщине свадьбы нашего общего знакомого, татарина-горноспасателя и по призванию поэта Юры Б., удачным при всем желании не назовешь. Потанцевав с одной из дам и проводив ее на место, Володя небрежно обратился к случайно оказавшемуся рядом Юре:

— Что это за блядь?

И услышал в ответ по-татарски невозмутимое:

— Моя жена.

В какой-то из дней, когда пришла пора сдавать сценарий передачи, я отрыл папку со стихами Володи Т. И… Как обычно редактор читает стихи? Грамотно? Грамотно. Антисоветчины нет? Нет. Явных сбоев ритма нет? Нет. Ну и ладно. А тут… Даже не знаю, как точнее определить мое состояние. Остолбенел? Обалдел?