Ирина Лукьянова - Конь в пальто

Первый куплет:

Муж:Ты меня больше не любишь. Ты вечно занята какими-то своими скучными делами.

Сын:Хватит меня долбить, чо ты сегодня такая злая?

Дочь:Мам, а ты обещала мне порисовать, а сама болтала по телефону.

Совесть:Во что ты превратилась?

Мама:Кать, у тебя в детской три цветка засохли, их никто уже месяц, наверное, не поливал.

Свекровь:Но, может быть, не стоит держать животных, если от них столько шерсти?

Ветеринар:Вы вообще обращали внимание, что у вашей кошки делается во рту?

Совесть:А сама просидела два часа в Интернете просто так.

Припев, хором: Катя, ты ничтожество!

Второй куплет:

Физичка:Когда вы с ним последний раз физикой занимались?

Редактор:Нет, текст не пойдет, он очень длинный и слишком литературный.

Отдыхающие в парке:Уходите отсюда со своей собакой, здесь дети гуляют! Ну и что же — на поводке!

Совесть:Меня не должно быть вообще.

Воспитатель:Ваша Маша опять сегодня Карину дразнила.

Завуч:Екатерина Андреевна опять с несбыточными планами.

Читатель:Абсолютно бессмысленная и бесполезная статья.

Участковый врач:И никогда не сбивайте температуру цитрамоном!

Совесть:Я не была на исповеди с прошлого мая.

Припев, хором: Катя, ты ничтожество!

Затем вступают подруги и френды, сотрудники и начальники, гинеколог и стоматолог; администраторы сайтов и продавцы строительных рынков, пассажиры метро и троллейбусов, библиотекари и консультанты в магазинах электроники, компьютерные мастера и автомат московской городской телефонной сети, прихожане храма св. Живоначальной Троицы и родители одноклассников, уверяя Катю Кафтанову, что она не умеет писать, жить, воспитывать, готовить, покупать, ремонтировать, ухаживать, соблюдать правила, платить вовремя, поддерживать чистоту и порядок, закалять, заботиться, любить и жаловать, смотреть на небо и молиться Богу, умереть, уснуть, достать чернил и плакать, -

Господи, не могу больше, стыдно, отпусти, прости, помилуй.

Без старших

Я люблю гулять одна. Можно и с собакой, но лучше и без собаки, чтобы не отвлекаться. Весной и осенью, ну еще ранним летом — бывают дни, когда можно только гулять, — с высоким небом, с вечерней позолотой, с легкой пылью на сухом асфальте. Глаз просто фиксирует все, за что цепляется, ведет реестры, собирает пригоршни и коробки ненужных мелких подробностей: как беременная трехцветная кошка крадется под припаркованными машинами, как две вороны скандалят друг с другом, как идет молодая семья с ребенком на трехколесном велике. Как лежат тени, висят сережки-листья-цветы на деревьях, как звучит, звенит, пахнет, какой кистью, каким оттенком, каким роскошным мазком выписаны полупрозрачные облака. Я пробовала брать камерой, но выходит все не то: обыкновенно.

Навстречу издали идет Борис Алексеевич. Я узнаю его куртку и походку, и сумка на плече у него очень узнаваемая, и из сумки торчит свернутая газета. Через три шага становится ясно, что это не Борис Алексеевич, а совсем чужой дед, ни капли не похожий и даже толстый. И походка не та. А Борис Алексеевич снова прячется и дня через два снова передает мне привет: качает чужого мальчика на качелях.

Так бывает при сильной несчастной любви, когда предмет страсти мерещится в каждом встречном: у одного узнаешь профиль, у другого шарф, у третьего пиджак. А я во встречных стариках узнаю покойного Бекешина-старшего: мне не хватает деда моих детей.

Я не запрещала сыну ему грубить, не ценила его хозяйственного пыла, морщилась на каждое «Катя, а я тут тебе вон какую штучку пришпандорил», кривилась от детской радости, с которой мне показывали прикрученный к стене крючок для полотенца. Этот крючок, как рыболовный, впивается в губу и тащит куда-то, где уже совсем нет воздуха, а есть только отравленная, режущая легкие вина.

Может быть, это Сашка без отца и деда так выпрягся? Иных уж нет, а те далече, а сама я как-то плохо справляюсь с воспитанием детей в духе почтения к себе.

Так ждешь покойного деда. Требуешь отъездного мужа, зовешь на помощь маму и бабушку, жалуешься Богу.

Болеешь. (Может, пожалеют, раз болею?). Стыдишься (мне и так уже стыдно, дальше некуда, хватит, не добивайте). Плачешь. Не могу, трудно, устала.

Моя мама плакала при мне один раз. И мне казалось, что это конец света, потому что она держит небо, как кариатида, а если сядет и заплачет, то небо рухнет.