Марина МОСКВИНА: Гений безответной любви.

Одна у него была неутоленная страсть — к аудиотехнике. Любой магазин электроприборов вызывал в нем священный трепет. Взгляд его останавливался, пульс учащался, почти в религиозном экстазе он заходил внутрь и с порога просил показать ему паспорт с параметрами какого-нибудь сногсшибательного музыкального центра за сто тысяч долларов, который ему не светит ни при какой погоде. Он часами дотошно изучал ассортимент, уточнял параметры, сравнивал, перепроверял, высказывал разные подозрения насчет подделок, называл все магнитофоны уважаемых западных фирм корейскими мыльницами, пока его однажды с позором не выставили из магазина.

Он вернулся домой, позвонил мне и в ужасе рассказал во всех подробностях, как это было. Как он не хотел уходить, упирался, тогда они сказали: «Нам что, позвать охрану?» И все в таком духе.

— Я теперь боюсь, — поделился он самыми сокровенными опасениями, — эти продавцы расскажут обо мне продавцам всей электронной техники Москвы, разошлют фоторобот, и меня никогда больше не будут пускать в магазины электроприборов!

Как-то он мне сказал:

— Я давно хотел тебе предложить: давай с тобой вместе Богу помолимся?

— Вы думаете, слившись, наши голоса станут в два раза громче и ОН нас услышит?

— Да. Кстати, заодно я научу тебя, как сделать так, чтобы твой голос был услышан. Молиться надо: первое — без слов! Второе, идиотка: молиться надо, ни к кому не обращаясь. Ни к кому конкретно! Ничего не выпрашивая! Просто немного направляя, уж если ты этого хочешь.

Месяц за месяцем он осыпал меня оскорблениями, прямо в лицо всячески выказывал мне пренебрежение, я хлопала дверью, обижалась и снова приходила к нему на прием. Надо сказать, это довольно дорого стоило. И, как нам казалось с Анатолием Георгиевичем, не давало тех результатов, на которые рассчитывал в своей Программе Просветления Вернер Эрхард.

— Программа Эрхарда рассчитана всего на пять дней! — орал доктор Гусев. — На пятый день люди с обусловленными мирскими умами взрываются, постигнув бессмысленность слов. Ты, Люся, гиблый вариант, псих с железными нервами! Где мне найти человека, — он горестно восклицал, — для которого ничего бы не значили слова? Я бы с ним поговорил…

Только теперь мне стала открываться тайна его паломничества. Только сейчас, когда я все время думаю о смерти, когда я вижу ее повсюду, когда она проникает даже в мои сны, я начала понимать, что он испытал, путешествуя во чрево кита.

Нет, я не собиралась отступать. Я не имела права его подвести, он мне доверял, как никому. Поскольку никто его не мог вытерпеть так долго. Он мне сам говорил:

— Из всех, с кем я круто обхожусь, с ума не сошла только ты. Потому что ты уже была сумасшедшая.

Я твердо верила: именно он избавит меня от моей нерадивости, научит, как сделать из своей жизни самое лучшее, что я смогу, и тогда я узнаю любовь, перед которой все меркнет, все восходы и закаты, все деревья, все звезды и солнце, потому что все это — лишь отраженье т о й Л ю б в и. И не видел того глаз, и не слышало ухо, что приготовил Бог для любящих Его.

Так что, клянусь, у меня и в мыслях не было послать его к черту до того момента, как я достигну обители чистых и стану пригодна для бесконечности. Я только боялась, он сам не выдержит и пошлет меня. Поэтому я аккуратно, лишь только затянутся раны, звонила, записывалась и возвращалась в его кабинет, готовая ко всему.

Однажды я не смогла прийти на прием и попросила зайти к нему Левика. Левик зашел с фотоаппаратом, само дружелюбие, представился очень церемонно и говорит:

— Если вы не возражаете, Анатолий Георгиевич, я вас сфотографирую в вашем кабинете под секирой. На мой взгляд, вы являетесь великим психотерапевтом всех времен и народов. Я уверен — за шокотерапией будущее! Мою жену Люсю просто не узнать. Она меня больше ни к кому не ревнует, а то ревновала к каждому телеграфному столбу. Да и в быту лучше стала. Все время сидит дома и стирает, мы даже белье перестали в прачечную относить.

На что Анатолий Георгиевич ухмыльнулся зловеще и говорит:

— Ты, Левик, знаешь, как что?

— Как что? — доверчиво спросил Левик.

— Как говно в проруби, — спокойно сказал Гусев. — Ты жопа, козел, мудозвон, подонок, ублюдок, скотина…

Увы, Левик не дал ему закончить свою мысль. Забыв о столь свойственном ему мягкосердечии, он вдруг покраснел, надулся и хряпнул Анатолия Георгиевича фотоаппаратом по голове. Причем так не рассчитал удар, он ведь никогда не дрался, что нанес ему черепно-мозговую травму. Доктор Гусев упал и закрыл глаза.