Каролина Клинтон - Научи его плохому, или как растлить совершеннолетнего

– Все – это что? – нахмурился Саня.

– Ну в общем-то ничего страшного, ты не переживай, – снова тепло улыбнулась я. – Ну и что, что вы с дружком намедни пиво пили тут, а потом песни на лавочке горланили? Надо расслабляться, все верно! Да и ночами спать – это обязательно! Иначе для организма вредно! А вот еще помню, как вы на день десантника….

– Ладно, хватит, – поморщился парень. – Заходите.

Дважды меня приглашать не пришлось.

Я ужом скользнула в будочку, из нее – в заветную дверцу, и вскоре я уже сидела перед экраном телевизора и просматривала пленку, отмотанную на два часа назад. Для надежности.

В час ночи народ еще ходил туда – сюда, но ни Дэна, ни Сереги, ни кого – то незнакомого. Все свои, жильцы. Правда, в полвторого зашел сосед с десятого этажа с вульгарной девицей, да спустя пятнадцать минут появилась молодая вдова с третьего этажа в обнимку с каким-то солидным мужчиной.

«Эх, все по парочкам», – грустно подумалось мне.

А потом дверь в подъезд на экране распахнулась, и в его проеме показалась знакомая двухметровая фигура. Дэн, не глядя по сторонам, прошел к лифту, а я сидела в полном ошеломлении…

Бо-оже…

Через двадцать одну минуту, судя по таймеру в углу экрана, двери лифта снова открылись, Дэн шагнул из него в холл и быстро пошел на выход.

Ну да, много времени на то, чтобы приготовить любимой девушке утренний кофе у него не ушло.

Я смотрела на его совершенное, неправдоподобно—прекрасное лицо, перекошенное злобой, и беззвучно рыдала. Любимый мой, это на меня ты так зол? За то, что ни в какую не умираю, за то, что рушу твои планы на мое наследство?

– Саня, продай кассету, – бесцветно сказала я.

– Продать – никак, мне утром отчитаться за нее надо, – покачал он головой. – А вот переписать ее – перепишу. Утром со смены пойду – занесу.

– Спасибо, – выдавила я из себя, повернулась и на негнущихся ногах поковыляла к лифту.

Сейчас главным было донести свою боль до дому, не расплескав. Не упасть посреди холла на колени, рыдая от того, что душу мою жгут каленым железом, и это непереносимо. Не выть, словно на похоронах, оплакивая нечто умершее в моей душе.

– Ангелов тьма одесная, – шептала я непослушными губами, – сила защитная и чудесная…

Дверцы лифта бесшумно разошлись, я зашла, нажала на кнопку своего этажа и бессильно упала на банкетку, чувствуя, как слезы комом встали в горле.

– Их крыла надо мной…, – с трудом продолжила я вызов на защиту, и тут не выдержала.

Я упала навзничь на обитую черным атласом банкетку. Меня ломало и корежило от немыслимой боли…

Меня словно сжигали на костре, кровь вскипала болью в моих венах, а сквозь языки пламени и вопли толпы я слышала его бархатистый и родной голос.

«Я никогда с тобой не расстанусь – ты мне родная…».

И я не выдержала, я зарыдала, громко, в голос, по-бабьи. Я заткнула уши, я не желала слышать более слова, которые раскаленными иглами выжигают рваные дыры в моей душе. Каждое слово заставляло выгибаться мое тело от немыслимой боли…

«Потому что ты единственная в моей жизни», – строго и печально сказал он мне, преодолев все преграды.

До утра я рыдала, словно пытаясь вместе со слезами выплакать и горе. Ничего не видя от слез, я бессмысленно ходила по квартире и светло улыбалась, натыкаясь на вещи Дэна. Я прижималась к ним щекой, а потом раздирала их в мелкие клочки.

Только на фотографии, где мы вместе – рука у меня не поднялась.

Все это время он был со мной, чтобы в конечном итоге меня убить. Если бы я вышла замуж за него – я бы умерла. Я сделала его наследником – и потому он посчитал, что игра закончена.

А я его все это время любила. У меня замирало дыхание, когда я смотрела на его точеный профиль. Его голос был для меня чудеснее пения ангелов. Он действовал на меня, словно наркотик, ибо без него меня – ломало.

Несколько зеркал, попавшихся мне на пути, я разбила. Ибо мое лицо и без того несовершенно, а уж многочасовая истерика и слезы и вовсе сделали его уродливым.

«Вот почему Дэн не смог тебя полюбить», – шептали мне отражения, и тогда я уничтожала их.

«Сейчас я проплачусь, – тупо твердила я себе, – я склею разбитое сердце и все у меня будет хорошо. Вот только никогда, ни одному парню за свою жизнь я больше не поверю… Хватит с меня боли. Я буду беречь свое бедное сердечко от самой малой привязанности, и тогда никто не сможет сделать мне больно. Я смогу. Я сильная, черт возьми!»

Лора тенью ходила за мной, молча переступала через осколки зеркал и разорванные на клочки джинсы, принадл ежащие парню, которого я любила. Я была ей благодарна за то, что не видела радостного блеска в глазах. За то, что она молчала и лишь тяжко вздыхала, но мнения не высказывала.