Елена Крюкова - Зимняя Война

Она всем телом повисла на рукояти, нажала, стекло поползло вниз. Ворвался морозный воздух. Снег полетел на ее волосы, застревал в прядях мелкими жемчужинами. С чудесной улыбкой, не сходящей с застывших уст, она невозмутимо раскрыла сумочку, достала косметичку. Один потрошил рыбу. Двое других внимательно следили за ней. Она вынула из косметички зеркальце, помаду, тени для век, начала подкрашиваться, дотошно и тщательно, прдирчиво и изящно, продолжая бесконечно улыбаться. Улыбайся. Улыбайся. Раззявленная пасть косметички скалится с вагонного стола.

Человек зло бросил разрезанных и выпотрошенных селедок прямо на пол. Осторожно, вы мне все подарки испачкаете рыбой. Я потом, в Париже, их не отмою. Двое следят за ней. Третий продолжает потрошить рыбу. А-а-а-а-а!.. А это что такое, пани может нам вразумительно объяснить, а?!..

На вагонном столе, в кишках разрезанной селедки, под лезвием польского перочинного ножа, в мертвенном свете пристанционных фонарей, бьющем из открытого окна, на людей глядел Третий Глаз Будды, сверкая ослепительным звездным огнем.

Ее движенья были молниеносны и неуловимы. Раз – она схватила камень и бросила его в рот, под язык. Два – выхватила смит-вессон из раскрытой косметички и, хладнокровно прицелясь, выстрелила. Штука ли не попасть с близкого расстоянья. Три выстрела! Их же трое! Все трое ранены. Падают на пол купэ. Тот, кого давеча окликнули – Вацлав, корчась на полу, выдергивает из кобуры свой вальтер, поздно!.. она выпрыгивает в распахнутое окно, как кошка, катится по крутосклону, в свете фонарей мелькают ее ноги из-под юбки. Раненые ожили. Они всегда живучие. Они выпрыгивают в окно за ней. Они бегут за ней по косогору. Они пытаются догнать ее. Стреляют вслед. Она бежит быстро – не догнать. Ее догонит пуля. Выстрелы! Выстрелы над головой! Пули свистят. Она бежит неостановимо. Это ее Зимняя Война. Вот и она началась.

Река подо льдом. Зимняя пристань. Около пристани – старая спящая машина, ночное такси. Она резко распахивает дверцу. Выплевывает сапфир в кулак. Она не знает языка. В Варшаву, дружочек!.. Задремавший таксист встряхивается, вздергивает кудлатую голову от руля. Так, пани, не соображает пани, что молвит, ведь это ж другой город, проше, далеко… Молчи, езжай скорее, за мной гонятся, я хорошо тебе заплачу!.. Давай сразу в Варшавский аэропорт… Она бросает резкие фразы по-русски, и парень все понимает. А если бензина не хватит, а за нами погоня, и не заправиться нигде, как на то пани взглянет?..

Она впрыгнула в машину. Шофер взял с места в карьер. Она оглянулась назад.

Они поймали скользившую мимо ночную «таксувку». Они уже мчатся за ней. Погоня. Ты уйдешь от них. Ты должна уйти.

– Парень!.. Быстрей!.. Ты получишь…

– Так ведь на карту жизнь пани брошена, а она мне все о деньгах пытается крикнуть!

Две машины, как угорелые, мчались по ночной заледенелой дороге. Черные продолжали стрелять в машину Воспителлы. Пуля пробила заднее стекло. Шофер вжал голову в плечи, пробормотал: холера ясна, убьют – недорого возьмут. Смерть всегда рядом с нами, парень. А ты как думал?! После ночной смены на зимней рыбалке посидеть, на подледном лове?!.. Быстрей! Твоя железная кобыла – кляча!

Она судорожно открыла окошко, просунула голову над закрылкой ветрового стекла, крикнула преследователям:

– Вы! Собаки! У меня еще один патрон остался! Нате! – и выстрелила из смит-вессона вслепую, выставив его в окно на весь мах вытянутой руки.

– Попала!.. Пани попала!.. В шофера попала!.. пани классный стрелок…

Таксист в машине черных упал, лицом в крови, на руль. Вацлав выбросил труп на снег, сам повел машину. Воспителла, с дрожащими губами, судорожно перезаряжала револьвер. Патроны у нее были спрятаны в кармане широкой юбки – она все продумала еще дома. Между патронов талисманом перекатывался сапфир. Ах ты, куда завалился. Как все стремительно сделалось. Она и не поняла ничего. На груди у нее висел, мотался на тонком кожаном шнурке кисет из тонкой телячьей кожи, подаренный ей Лехом. Она засунула руку в карман. Револьвер перезаряжен. Сейчас она покажет пареньку фокус.

– Гляди, пацан!

Она кивнула шоферу, напуганному донельзя перестрелкой и погоней, и вставила себе в зубы синий камень. Парень, не выпуская руль из рук, дивился на странную пани, смеялся, будто плакал. Сапфир горел в ее зубах. Она вынула его изо рта и положила в кожаный мешочек на груди, спрятала под блузку. Руки у нее были голые – ах, легкая летняя блузочка, ведь она спала в ней в купэ, дремала!.. – шея голая, теплый козий платок она потеряла, убегая от преследователей. Что, какие подарки она теперь подарит своей многочисленной парижской родне?..