Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца

Струпья выступают для пацана ограничителем. Из-за них он не может многое себе позволить. Из-за струпьев он не может раздеться перед посторонними. И что ему остается? Вот он и сидит среди болельщиков в спортзале, в то время, как одноклассники носятся по баскетбольной площадке и думает о том, как летом поедет с отцом к морю. Солнце успокаивает зуд, сводит, источающуюся лимфатической жидкостью, коросту на нет. К исходу осени зуд возвращается вместе с прежней чешуей и надо снова ждать лета.

Апдайк описывает псориаз, сравнивая его с виноградными гроздьями.

Да, он часто повторяет: "Виноградные гроздья". Почему и для чего?

Может пытается вдолбить себе, что разгадка болезни именно в виноградных гроздьях?

…Дома никого кроме нее и меня не было. Жена Сатыбалды лежала на кровати в детской и читала "Гроздья гнева" Стейнбека. Я смотрел телевизор в столовой и время от времени прибегал на ее зов.В положении лежа на животе ей трудно отвлекаться от книги и она просила меня то принести воды, то закрыть окно. Окно я закрыл, но ее все равно продолжало морозить. Жена писателя попросила принести одеяло из спальни.

Теплое одеяло я принес и собирался укрыть ее поверх тонкого покрывала.

– Нет. – Она оторвала голову от книги. – Покрывало совсем убери.

Накрой одеялом.

Я снял с нее покрывало. Она, как ни в чем не бывало, изнеженно потянулась, повела плечами. Жена Сатыбалды была в комбинации. Ничего более такого – все остальное находилось при ней.

Два года назад, уже после того как Сатыбалды получил квартиру, к отцу пришли партнеры по преферансу. Среди них был и Сатыбалды. Жена писателя на кухне раскатывала тесто для бесбармака, и Доктор то и дело отряхивал муку с переда ее черной юбки. Отряхивание больше походило на растирание. Особо усердствовал брат, вычищая юбку с того самого места. Время от времени Сатыбалды бросал карты и взъерошено влетал на кухню. Блудившие на моих глазах поварята отскакивали друг от дружки и делали вид, что обсуждают репертуарную политику драмтеатра имени Лермонтова. Писатель прозорливо чуял, что из

Доктора ученик повара никудышний, но уличить домогателя с поличным не удавалось.

Едва Сатыбалды возвращался в столовую, как Доктор вновь принимался за чистку. Жену писателя пронимала до лихорадки заботливость добровольного помощника, она показывала, где еще можно было бы пройтись по юбке, говорила отрывисто, сбивчиво и вела себя примерной девочкой. Руки у нее освободились от теста и муки, а

Доктор продолжал наводить ей запсилаус. Шкодил он целенаправленно и умело.

Дуракам везет. У жены Сатыбалды идеальная фигура. По-моему, она хорошо понимала, что счастье не должно принадлежать одним только дуракам, почему в меру доброты сердечной разжигалась от растираний

Доктора.

Где у них произошло окончательное сближение, Доктор не говорил.

На настойчивые расспросы Джона только и сделал, что похвалил писательскую жену: "Она мастер своего дела".

Год спустя был эпизод, когда она прибежала к нам, спасаясь от побоев Сатыбалды. Писатель поставил ей синяк и она лежала на диване в спальне с выключенным светом. Родители ушли в гости. В детской резались в карты Шеф, Джон и Мурка Мусабаев. Доктор отсыхал после пьянки.

Через каждые десять минут я заходил в спальню, жена писателя с закрытыми глазами лежала на спине. Свет из коридора на секундуосвещал ее лицо. Было около восьми и она никак не могла спать и мне до непереносимой жути хотелось ее. Заходил в спальню я будто по делу – шарил по папиному столу и, проходя к двери, бросал взгляд на жену Сатыбалды.

На кухне Доктор пил воду.

– Я хотел тебе сказать…- я присел напротив, соображая как получше объяснить положение.

– Хочешь ее вые…ть? – продолжил он за меня начатую фразу.

– Д-да…

– Залезай молча на нее и е…

Легко сказать "залезай молча". Так я не умею. Я продолжал дуреть еще около часа, покуда не вернулись из гостей родители.

…Прошел год. Я почти взрослый и укрывал ее не спеша, аккуратно.

Она показывала, где, в каких местах надо подоткнуть одеяло. Я старательно выполнял ее указания и пытался проделывать, не выдавая, что творилось со мной, с деланным безразличием. Она что-то почувствовала, почему, наверное, не глядела на меня. Мне показалось что она… Да, мне отчетливо привиделось, что она ждет моих приказаний.

Неужели все сейчас будет? Я ушел в столовую. Включил телевизор, снова зашел в детскую. Она все так же лежала и читала. Подай же знак, дорогая!