Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца

Самый приметный из зоветовцев Коля, маленький и черный, как антрацит, казачонок. Спереди на красной майке у Коли выведено черными буквами АЗВИ, на спине – цифра "5". Наши пацаны называли его

"АЗВИ – пятый номер".

Со скамейки дворовые ребята кричали:

– Коннобалетная школа – вперед! Бей!

Сарым Салыков чуть не заработал от "АЗВИ-пятого номера". Сарым крикнул Коле: "Чомбе, давай!". Хуже Чомбе могли быть только Мобуту с

Касавубу. Зоветовец обиделся, подбежал к скамейке и взял Сарыма за грудки.

Сарым мгновенно сбледнул с лица.

– Это не я.

Сарым шкодный. Сам чернее ночи, а туда же. Пацан свойский, но изо рта у него тянуло жутчайшим смрадом. Тухлоротости Салыкова пацаны наши боялись и не приближались к нему ближе, чем на метр.

Коля нюхнул выдох Сарыма, но устоял. Взбрыкнув на месте, он отпустил Салыкова, побежал на площадку и заиграл живее прежнего.

"АЗВИ-пятый номер" неутомим и вездесущ. Он толкался и бил наших по ногам так, будто имел специальное задание сделать из соперника инвалида. В свою очередь, получив мяч, специально искал по полю глазами Колю Шеф. Коля налетал на Шефа с прямой ногой. Брат встречал

"АЗВИ-пятого номера" едва заметным, коротким выпадом плеча. Коля отлетал на несколько метров и, потирая ушибленный зад, соскакивал на ноги и с горящими глазами мчался вдогонку за Шефом.

Кулдан не интересовался дочкой, но Роза говорила: "Отец, какой бы он ни был, все равно отец. Видели бы вы моего отчима…". Отчим, по ее словам, тип несносный. Придирается, лезет с замечаниями, мать унижает. Басмач еще тот.

Алма-Ата Розе понравилась. Понравилась так, что она взяла у себя в институте академический и устроилась в Облстатуправление. Немного погодя сняла комнату и съехала от нас.

Тамара Семеновна назвала меня в числе вступавших 22 апреля пионеров и меня. Радоваться особо нечему. Наша группа завершала классный список.

Почему Тамара Семеновна придерживала меня до последнего дня?

Учился я без троек и хотя бы поэтому заслуживал быть принятым в пионеры еще на 23 февраля. 2-85 повязали галстук еще на 7-е ноября.

С ней все ясно – другого девчонка из цековского дома не заслуживала.

Однако Тамаре Семеновне ничего не помешало принять в пионеры Кенжика в день Советской Армии. Чем он лучше меня?

Я был уязвлен. Сам себе противен и папу жалко. Он полгода ждал, когда же увидит меня в пионерском галстуке.

Он лежал на кровати в детской и читал газету. Я кисло сообщил:

– Пап, на день рождения Ленина меня принимают в пионеры.

Отец приподнялся с кровати.

– Уй, как хорошо! Поздравляю, балам. -И снова улегся.

"Аван ду сэй, аван да чучу".

Ситка Чарли ходил взад-вперед по коридору и напевал: "Гава чу нэй".

Папа повернулся на пружинной кровати и протянул: "Да-а…

Невероятно…Событие величайшее…".

Ситка навострил уши.

– Папа, вы о чем?

– О Гагарине.

– Папа, вы как маленький. – Ситка учил отца уму-разуму, стараясь не обидеть. – Верите коммунистической пропаганде?!

Папа однако обиделся.

– Что ты, балам? – Отец встал с кровати, бросил газету на пол и ушел в спальню.

В отсутствие папы я часами просиживал за его столом. Две тумбы, запираемые на ключ; верхний ящик он оставлял открытым. На письменном столе обычный порядок. Слева толковые словари Даля и Ушакова, стопка чистой бумаги, справа – казахско-русский словарь, по центру стола, с краю – письменный прибор, стальной календарь- перевертыш, деревянная карандашница.

Чиркая бумагу за письменным столом, однажды я начал писать стихи.

Всего написал три стихотворения. Одно было про Гагарина.

У нас сегодня радостная весть,

В космосе сегодня что-то есть,

Сегодня в космос Гагарин взлетел,

В космосе у него много полезных и добрых дел.

Радирует: пролетаю над Америкой,

Подо мною мелькают материки.

И вот наконец посадка,

До чего же Вселенная сладка.

Показал родителям. Что тут началось! Мама с радости хватила кулаком по столу, папа позвонил редактору детского журнала. Редактор подыграл как надо. Не видя в глаза стихи, пообещал: будем печатать.

Я мало что соображал, но чувствовал: в стихах что-то не совсем то. От показа произведения в школе предостерегли братья. Нет, они не смеялись над стихами. Наоборот, похвалили. Меня насторожили интонации.

Первым рецензию выдал Доктор.

– Стихи трубовые…

– Шеф оценил более определеннее.

– Что мне понравилось в стихах? – Шеф смотрел на меня с любопытством. – Поэт ты смелый – три раза подряд слово "космос" поставил.