Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца

Я молчал.

– Он написал заявление. Пусть себе увольняется. – Жаркен посмотрел на меня сверху вниз. – И брат у него сумасшедший…

Каспаков человек на уровне и умный, мало того, иногда бывает и мастером откровений.

С Валерой, зяминым братом я не встречался. Муля рассказывал, что справляется с ним Толян с трудом. Дома, говорит Муля, Толик из-за брата нередко психует.

По зяминой версии двинулся умом Валера из-за наркотиков. У психиатра имелся доступ к промедолу, разобрало любопытство, попробовал и пошло-поехало. Не думаю, чтобы версия Зямы устроила опытного психиатра. К примеру, Сейран и ширяется, и обкуривается, и пьет, но ему по фигу мороз – с головой полный порядок. Предпосылки свихнуться у зяминого брательника имелись и без наркотиков.

Девушка Прасковья из Подмосковья за занавескою плачет у окна…

Мужики плохо переносят чужой успех у женщин. В случае с Зямой – другое дело. Может причина в том, что приучил нас Толян к мысли, что все тетки его, а может потому, что любовные похождения в зямином исполнении – чистый "Декамерон".

Был, однако, в лаборатории человек, который тяжело переживал зямину популярность у бабцов. Это Муля. Перший кореш с трудом переносит и то, что Зяма среди нас самый умный. Для Толяна мулина позиция не в новость. Зяма хоть и легкомысленный человек, но поляну сечет. Зяма ведет себя с Мулей покровительственно, иной раз жестоко насмехаясь, обзывает "однопалчанином". Мне и Хаки он говорит: "В горы с собой Мулю беру кашеварить. Пока он мне нужен".

Муля по натуре хозяйственный мужичок. Живет по принципу "не высовывайся".

Из полей доносится: "Налей!"

Зямка два дня как вернулся из командировки.

– Был в Набережных челнах. Знаешь, Бек, татарки мне проходу не давали.

– Надеюсь, ты не подкачал.

– А что я? Уломали шельмы на групповуху.

– Если женщина просит, обижать ее нельзя…- поддакнул Шастри.

– Как оно было? – Хаки поправил очки на переносице.

– Все чин чином вышло. Хочу заметить, татарки – они чистенькие.

Знают чем брать мужика. Вышли передо мной все как один с выбритыми п…ками… Так что мужики, пришлось, не взирая на загруженность текущими делами, поставить пятерых татарок раком к стенке и…

Муля зашептал мне и Хаки: "Не верьте. Врет он все".

Может и врет. Но как врет!

Я похлопал по спине Зямку.

– Толян, скажи как на духу, тяжело быть красивым?

– Не говори, Бек. Тяжело. Иной раз так тяжело, что сил нет терпеть.

– Это твой крест.

– Судьба, – обреченно согласился Зяблик.

Истина проста…

Шеф продолжал донимать: "Завязывай пить!". Я психовал, не потому что он сам пьет. Выходил из себя я больше от того, что в такие моменты перед глазами вставал все тот же, закрытый с обоих сторон, над глубокой пропастью, перевал. "Понимает ли Нуртасей, – думал я, – как мне невыносимо трудно? Конечно, понимает. Ему может и самому в тысячу раз трудней. Так зачем тогда притворяться, возводить на пьянство напраслину? Не в водке, если разобраться, дело".

Безответный вопрос, обращенный к себе, рано или поздно вырывается наружу, бъет без разбору самых близких тебе на свете людей.

Я пришел домой в десятом часу. Прошел в столовую. Разбросанная как попало по комнате одежда Шефа взвинтила меня.

– Где он? – спросил я матушку.

– В детской спит.

– Что-нибудь говорил?

– Он сердится, что ты продолжаешь пить.

– Сердится?! – спросил я и заорал. – Гад!

Взгляд остановился на рубашке Шефа. Я схватил ее. В этот момент мама все поняла, но, боясь верить догадке, охнула, присев на диван.

Отчаяние рвало меня на части, искало выхода наружу. Схватив рубашку, я стал ожесточенно рвать воротник. В том месте, где он пришит. Воротник не поддавался и я рванул его изо всей силы.

– Ой бай! – в ужасе кричала матушка.

Воротник порвался едва ли более, чем на полсантиметра. Этого было достаточно, чтобы матушка выбросила рубашку на помойку. Она повесила на стул другую рубашку. Но дело было сделано.

Я как чувствовал, что этого и в мыслях никогда делать нельзя. Но ничего поделать с собой не мог и сделал это.

"Где его письма! Посмотри на себя! – кричал отец.

"Посмотри на себя" мне было достаточно и я отдала письма

Каплера".

Светлана Аллилуева. "Двадцать писем другу".

Прыщи бесследно не прошли… В отсутствие конечно тебя…

Пол-двенадцатого ночи. Я и Гау сидим в песочнице, во дворе ее дома. Она в джинсах и блузке-разлетайке.

– Ты наверное, и сам понял, что нам больше ни к чему встречаться… – сказала она.