Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца

– А почему у вас нет детей?

Валентина Алексеевна сняла очки и я увидел потерявшие блеск ее беспомощные глаза. Она вновь всхлипнула и обхватила голову руками.

Мама нахмурилась: "Болтун".

Спор с Татарином закончился дракой. Татарин намного выше и крупнее меня. Драться с ним не хотелось. Спор некому было рассудить и ничего не оставалось, как предложить: "Давай выйдем". Я надеялся, что Татарин откажется. Он не отказался и беспорядочно задрыгался. Я суматошно подлетел к Саттару и мне повезло: с первого же раза попал

Татарину по носу. Пошла кровь, Татарин заревел.

Татарин вовсе не татарин. Звали его Саттар и был он уйгуром.

Обозвал его Татарином Жума Байсенов. Обозвал так, потому что Саттар среди всех нас был чересчур хитро-мудрым.

Саттар чистил нос у водопроводной колонки, я держал ручку колонки. Подбежал Жума: "Быстрей! Эдька зовет!".

Наш двор от Эдькиного разделял деревянный забор. Со стороны двора

Дживаго и Байсеновых к забору прилепилось несколько построек.

Со стороны нашего двора, у забора, пригнув голову, махал нам рукой Эдька. Мы подбежали. Что такое? Прижав палец к губам "т-сс",

Дживаго показал глазами на заборную доску. Мы с ходу все поняли и выстроились в очередь за Эдькой.

В доске был выбит сучок и в дырку ту сейчас глядел Эдька. С той стороны, между сараями, из летнего душа доносились приглушенные женские голоса.

Эдька оторвался от забора и кивнул мне. "Смотри".

Мылись двое. Всем нам хорошо известная девица и мама нашего общего друга.

Девушка, оголенная до спортивных плавок, водила одной рукой через плечо мочалкой, а другой что-то показывала матери нашего друга.

Мама нашего общего друга мылась основательно. Она подставляла лицо медленно бежавшей из душа струйке воды, неторопливо, поочередно поднимала с размыленной решетки и вытягивала, словно любуясь, впереди себя скульптурные ноги.

С толку сбивал низ живота матери друга. То, что было у нее там, я не видел, когда листал репродукции в альбомах из библиотеки

Какимжановых. Мне показалось, что то, чем было устлано основание живота, было намного запретнее, постыднее того, что оно собой прикрывало. Здесь ничего не должно расти. Все это было так же нелепо и оскорбительно, как и догадка, что они тоже ходят в туалет за тем же, за чем и мы, пацаны.

Будто чувствуя, что за ней подглядывают, женщина словно наставляла меня. Гляди, гляди мальчуган! Не расстраивайся. Успокойся и все будет у тебя замечательно. А пока гляди себе на здоровье во все глаза. Гляди сколько тебе угодно. Где еще тебе выпадет увидеть такое?

С некоторых пор мне нравилось подстригаться. Ближайшая парикмахерская размещалась в тупиковой комнате гостиницы, что стояла через дорогу от дома. В парикмахерской всегда горел свет, беспрерывно бормотало и пело радио, и стоял запах переглаженных простынь.

Дебелая парикмахерша усаживала меня на широкую перекладину, уложенную на кресельные подлокотники, повязывала на шее простынку и плавным касанием фиксировала мне голову: "Держи так". Я закрывал глаза и думал: почему и откуда у парикмахерши такие невесомые руки?

Специально научиться касаться столь едва осязаемо едва ли где научишься.

Клацая машинкой, она кружила вокруг меня, то и дело мягко прижималась ко мне. Напряжение покидало меня и я чувствовал всем своим существом ее внутреннее тепло, еле уловимый запах податливой плоти перебивал все другие запахи в комнате, проникал всюду, овладевал целиком и полностью мной. Она вновь касалась меня и было немного не по себе при мысли, что парикмахерша вдруг нечаянно откроет, как мне сейчас необыкновенно хорошо. Стрижка подходила к концу и я про себя просил ее не торопиться.

Она смахивала салфеткой с моего лица налипшие волосики и отряхнув простынку, пробуждала меня: "Ну вот и все".

Я открывал глаза и из зеркала на меня глядел испуганный, заморенный малец.

Казинок – это два пруда – верхний и нижний – в парке Горького.

Привел нас купаться на Казинок Эдька Дживаго. Купались на нижнем озере, под мостом, который протянулся метров на пятнадцать до островка с летним рестораном.

Парковские ребята прыгали в воду с притолоки моста солдатиком.

Парковским все нипочем. Нам же с моста прыгать еще рано. Разве что

Эдьке можно. Но и он вошел в воду с берега. Вошел, в несколько гребков одолел проливчик и крикнул: "Здесь с ручками! Плывите сюда!"

Держаться на воде учился я в фонтанах у Дома правительства. Вода в фонтанах доходит по грудь. Мне казалось, что купание в фонтанах научило меня плавать. Здесь же, на Казинке я засомневался.