Юрий Петухов - Охота на президентов или Жизнь №8

Позже Кеша раскрыл мне зловещую тайну: в бутылке было лишь полстакана «московской», остальное раствор цианистого калия в крысином яде.

— Теперь ты… давай-ка… дрынкни! — Ухуельцин сунул было Кеше бутыль. Но тут же отдернул. — Не-е, погоди-и, успеешь ищо! — и снова присосался к мутнозеленому горлышку. — Ы-ыхррр… о-ооо…

Он пил смачно и яро, наливаясь багряной кровью и одновременно зеленея. В шпунтах, шунтах и шлангах внутри матёрой утробы урчало и булькало… Пил… и не падал!

— Закусите, Бормотух Ермолаич… — Кеша вытащил из кармана кашемирового пальто пирожное-эклер и угодливо сунул его вельможному собутыльнику.

Я уже и сам догадался, что эклер вместо крема был битком набит самой жуткой отравой, о какой и помыслить было страшно. Мороз продрал мою кожу. А старик Ухуельцин уже доканчивал бутылку. Он, не глядя, сунул руку за закуской и тут же, запихнув некошерное пирожное в пасть, зачавкал, зачмокал и зашамкал.

Потом недоуменно повертел в руке пустую бутылку. Поглядел на Кешу. И спросил:

— А тебе, понимашь?

— Найдётся чуток, — заговорщицки подморгнул ему Ке-ша. И вытащил из другого кармана ещё пузырь. Хотел было поднести к губам…

Но цепкий старик Ухуельцин вырвал бутылку. Сам приложился к ней, алчно и хватисто: забулькал, загыгыкал совеющим филином, засюсюкал в гробовой тишине матёрым упырём-винососом.

Ужас объял меня до глубины души моей. Одного наперстка пойла, одного укуса отравы хватило бы, чтоб отправить на тот свет три богодельни таких стариков… А этому хоть бы… Нет, державный старец чуть покачивался и бронзовел на глазах. Но не сдавался. Стоял статуей. Оплотом. Гарантом. Это был просто Распутин какой-то! Он выпил три бутылки кошмарного яда и съел шесть нашпигованных смертью пирожных… отплевался, отсморкался. Вздрогнул. Передёрнулся. Рыгнул. И только тогда благодушно раззявился и заорал дурным голосом: «живи стра-ана-а! да-ара-ага-ая ма-ая Расеяния-аа…»

Нас с Кешей он уже не видел. А может, просто принимал за кого-то другого. Мы терпеливо ждали, когда отрава начнёт действовать… Мы не могли уйти просто так.

Но когда старик вдруг погрозил мне корявым пальцем и злобно, с жуткой угрозой выдавил:

— А-аа, эта ты, Чубайтц! Нохшлеппер! [36] Прихлебатель (идиш). Эта ты-ы рыжий гад, понимашь… эта ты во всём винова-ат!!! Да я тебя-аа… Вот тогда Кеша не выдержал.

— Пора, — прохрипел он. Ухватил грубого старикана за могучую красную выю и принялся душить его.

Я отвернулся. Это зрелище было не для моих нервов… Наконец что-то тяжёлое мешком рухнуло на мрамор. И Кеша толкнул меня плечом. Он сделал своё великое дело.

Мы вышли вразвалочку, как из бани. Плотно притворив за собой дверь и чуть покачиваясь. Так выходят из царских покоев фавориты и собутыльники властелинов.

— Работает с бумагами! — сказал Кеша бугаям из охранки и выразительно щёлкнул себя пальцем по горлу. — Сказал, первого, кто сунется, уволит на хер! Ясно?!

Быки из охранки загрустили.

Мы выбирались из президенции на дрожащих ногах. Будто из зловещего замка живого мертвеца Дракулы.

Но было… чего там скрывать, было немалое моральное удовлетворение. Как после Сталинградской битвы. Или поля Куликова. Уже и сами себе мерещились Миниными и пожарскими… Только виду не показывали. Героев украшает скромность… Три четверти Россиянии, узнай бы они всю правду, напились бы сегодня за наше с Кешей здоровье в доску… а оставшаяся четверть от счастья бы ушла в запой на месяц! на год! Это ж… это ж… как от царя-Калина, чудища окаянного, змей-горыныча поганого землю русскую ослобонить… ильи муромцы! святогоры! Свершилось… есть правда на земле! но есть она и свыше!

Ангелы несли нас на руках к лимузину.

И трубы пели в светлеющих небесах.

А вечером, когда мы собирались обмыть дело на Кеши-ной даче, из телеящика сообщили:

— Сегодня днём генеральный президентий Россиянии был доставлен в центральную клиническую больницу с диагнозом ОРЗ и обширным расстройством желудка. Опытные врачи-терапевты уже перелили старику Уху-ельцину кровь, желчь и мочу, пересадили лёгкие и промыли мозги… во время процедуры, как сообщили помощники и санитары, генеральный президентий утверждал указы, приказы, приговоры и помилования…

Я посмотрел на Кешу.

А он глядел в пустоту и повторял как заведённый:

— Распутин… это Распутин… нет, Дракула… живой мертвец! Это мертвец, понимаешь… мы никогда не убьём его… он уже мёртвый… мёртвый… как убить мертвеца! По щеке у Кеши текла крохотная скупая слезинка. Нет, покамест ни на земле, ни выше никакой правды не было.