Юрий Петухов - Охота на президентов или Жизнь №8

Однажды старик Ухуельцин пришел к охеревшему Херру и сказал:

— Слушай, ну ты, понимать, совсем охерел! Тот засуетился, заерзал, задёргался и вспотел. Очень он догадливым был.

А старик Ухуельцин добавил со свойственной ему мужицкой простотой:

— Так что, понимать, давай выбирай — или в дурдом или на хер огсюдова!

Короче, вот так охеревшего лауреата и послали на хер с его должности.

Остался он почти без охраны. Человек сто всего приставили стеречь охеревшего миротворца. Любой мог подойти к нему и плюнуть в рожу. Или просто пришибить.

Запросто. Как в Писании: «каждому по делам его…»

А в стране было под миллион отчаянных патриотов, готовых за родину на амбразуры и виселицы — они так и кричали на самых крутых и бесстрашных митингах: «Да мы за Родину нашу нерушимую ни хрена не пожалеем, да мы прям щяс в смертный бой за неё пойдем и все как один помрём! Да мы всех узурпаторов и провокаторов к едрене-фене и к ногтю! Ух, мы их гадов!»

Но ни один из этих патриотов так и не подошел к охеревшему и посланному на хер Херру и не плюнул в его миротворческую рожу. И не пришиб.

И ни один гад не пошёл к едрене-фене.

И ни один державник не помер в смертном бою.

Загадочные жили патриоты в Россиянии!

Некогда им было с херрами херней заниматься, они всё время готовились к выборам. Разрушенная родина могла и обождать, чай, молодая ещё!

А дни катились.

Время шло. И углыбление углыблялось…

Мусолини повесили за ноги. Товарища Наджибуллу (лучшего друга и бывшего товарища Херра) повесили за шею. Иуда повесился сам. Совестливый был еврей. Таких больше не найдёшь. Всякую мелочь предательскую вешали за хер или топили в нужниках.

Охеревший Херр ждал своей очереди. И всё думал: за ноги его повесят, за шею или за самое святое? А вдруг в нужнике утопят?! И начинал тихо ненавидеть весь народишко отсталый, так и не понявший нового мышления и великих замыслов великого реформатора-философа. Думал и ненавидел, в основном, за границей — там было меньше патриотов и больше денег. Там могли дать ещё какую-нибудь премию. И немного пиццы. За рекламу. Иногда и за какую-нибудь важную государственную тайну… правда, с последним было труднее, старик Ухуельцин все их скопом продал.

Убрать президента! Однако… А кто осиротевшей Россиянии отцом будет?

Кто спасёт и укроет от злобных международных террористов и страшного, ужасного писателя Лимонова?!

Народонаселение в душке-президенте души не чаяло!

Ах, как он катился на лыжах со склона, ах! Непоспевавшая охранка тысячами расшибала себе лбы, ломала хребты и конечности… А он всё катился и катился! Вверх-вниз! Вверх-вниз! И слезы умиления и тихой радости катились из глаз восхищенных и радостных россиян…

Вова катит по лыжне! А мы по уши в дерьме! Уря-аа!

А тем временем один прогрессирующе ненормальный, совершенно лишившийся здравого ума писатель, классик и авангардист, идеалист законченный и, по мнению вышеупомянутых патриотов, явный провокатор, всё взывал к охерительно умному народонаселению, выбравшему пепси и тампоны. Население над ним подхихикивало и подхехекивало. И потому смешные и нелепые воззвания этого сумасшедшего назывались так:

Напрасный глас тщетно вопиющего в пустыне . [23] Рекомендуем пропустить.

«Братья и сестры! Любимые и дорогие! Россияне незабвенные! И чего это вы раззявились на заход солнышка, чего бородами дорогу метёте?! Всё одно, хоть искла-няйтесь, изугодничайтесь… а любимыми не станете… Хоть на пузе изъелозътесъ! Не полюбят они вас, умри, не полюбят! Ей, Богу! И херр Питер нам бороды стриг да головы рубил, всё хотел голландцами сделать, всё прорубал окна всякие в европы. И «просветители» велеречивого века Екатеринушки нас всё просвещали, тянули за уши у волътеров учиться, всё пеняли и тем и этим. И «революционные демократы» стыдили кондовостью и сиволапостью, всё причесать норовили не еловой шишкой и не граблями, а гребешком италианским. И разночинцы разные уж клеймили и поносили с пеной у рта — и квасные мы, дескать, и посконные, и мужики у нас по-французски не говорят — это надо ж стыд-то какой, позор! Все нас с вами переделывали на разный лад, стригли, рубили, бомбами в нас бросались… для нашей же пользы. А мы и переделывались, во все глаза в европы глядели — всё углядеть, угадать да угодить хотели. Мол, господа хорошие, вы только намекните, мы вам угодными в миг заделаемся! И делались, и угождали: из посконных в бонтонных, из квасных в шампаньерских, из белых в красных, из коммунистов в монетаристов, из милитаристов в пацифистов, из тоталитаристов в педерастов… И всё не так, всё не этак. Ну, никак им не угодить, хоть ты расшибись в лепешку. И-ех, братья и сестры вы мои россиянские, угодливенькие! И не старайтеся! Никогда не угодите, хоть в коровий блин по мостовой расшибитесь! Не нужны вы западу ни красными, ни белыми, ни голубыми, ни партнерами, ни товарищами, ни братьями, ни холуями. Сгодитесь вы, бедолаги никудышные, на худой, конец, только мёртвыми мертвяками. Землю вашу взяли, газ-нефть забрали, золотишко-алмазы схапали, леса да поля, жен да дочек ещё приберут. А вас в землю, да поглубже, да чтоб тихо, чтоб и духу русского не слыхать — чтоб в навоз, в перегной для будущих всходов!