В Белград мы приехали поздним вечером и сразу же отправились в ресторан. Мы так проголодались, что заказали половину блюд из меню. Было странно после военной Боснии узнать, что существует веселая ночная жизнь, изобилие пищи и музыки, беспечный смех довольных людей. Один из посетителей ресторана, совершенно пьяный красавец бородач, пытался танцевать со стаканами на голове. Они постоянно падали и со звоном бились об пол. Люди за столиками заключали пари, сколько минут бородач сможет удерживать стаканы. Мы с Бани поддались общему веселью, все события прошедших трех дней вдруг показались нам невероятно смешными, и мы хохотали до упаду, вспоминая забавные мелочи. После бутылки вина меня совсем развезло, и Бани отвез меня в отель.
Я радовалась, что осталась одна и могу без помех мечтать об Игоре. Краткие телесные узы – это все равно что рассказ без названия или картина без подписи.
Мужчина входит в твою жизнь ненадолго, можно впоследствии дорисовать его портрет, придумать его мысли, построить догадки о его характере. Это похоже на страницу, вырванную из неизвестно" книги. Есть странное очарование в коротких встречах, когда знаешь, что тебе не дано стать частью чужой жизни.
Но иногда одна строка волнует больше, чем целая поэма/
июня
. Утром в отеле мне сообщили, что вчера несколько раз звонил мой муж. Я почувствовала легкий укол и упрекнула себя за присущую мне впечатлительность и склонность опрометчивым поступкам. Я решила заглушить укоры совести розовым вином и клубникой со сливками.
В десять утра я, совершенно пьяная, вышла на улицу и почему-то направилась в прелестную действующую православную церковь, находящуюся в самом центре города.
Я шла вольной походкой, покачивая бедрами, и мужчины смотрели мне вслед. Ворота церкви были закрыты, я обошла вокруг ограды несколько раз, пытаясь найти лазейку. Мне пришлось лезть через забор, путаясь в длинной черной юбке. Я подошла к дверям церкви и осторожно постучала, но мне никто не ответил. Тогда я постучала сильнее, и снова тишина. Я замолотила кулаками по массивной двери и закричала: "Откройте!" Чего я хотела? Покаяться? Я и сама не знала. Я плакала и стенала у церковных стен, пока холодной змеей в душу не закралась мысль, что мне нет места в храме господнем.
Я снова влезла на забор, но не стала спускаться, а уселась сверху, болтая ногами. Ветер надувал мою юбку и играл белой вуалью моей шляпки. Идущие мимо люди смотрели на меня с удивлением, но мне было наплевать. Я любовалась красотой своих грехов, они проходили перед моим мысленным взором длинной вереницей. Я сидела и думала: кто виноват в том, что естественный акт воспринимается как трагедия? Кто внушил нам этот старинный ужас перед искушением и грехом? Из поколения в поколение передается свинцовая тяжесть религиозных догм, инстинктивное, тайное сознание, что все, связанное с сексом, – постыдно. Женщины разучились жить в гармонии со своим телом – они либо опускаются до низкого холодного разврата, либо пугаются радостных проявлений своей чувственности. Лишь боязнь взглянуть правде в глаза скрывает от нас очевидный факт – бывают минуты, когда человек, вполне уравновешенный и сдержанный, утрачивает власть над своими поступками и теряет контроль над своими эмоциями. Тогда торжествует тело. Лишь тот ведет себя безупречно, кто не имел соблазнов.
От этих размышлений меня отвлек какой-то молодой человек с яркими синими глазами. Он стоял у забора, что-то Финал по-сербски и протягивал ко мне руки.
– Я не понимаю, – сказала я по-английски.
– Прыгай, я тебя ловлю! – крикнул он, тоже переходя на Международный язык.
Я прыгнула и оказалась в его объятиях. "Позавтракайте Со мной", – предложил он, глядя на меня васильковыми глазами. Я с достоинством освободилась из плена его рук и заявила, что очень религиозна и не знакомлюсь на улице с легкомысленными молодыми людьми. Произнеся отповедь замогильным голосом, я опустила вуаль на лицо и степенным шагом пошла прочь от церкви. Вслед мне раздался смех синеглазого юноши.
Вечером мы ужинали с Бани в ресторане. Это была прощальная встреча. Я уезжала в
Венгрию, чтобы завтрашним утром вылететь из Будапешта в Москву. Мы болтали с Бани на своем птичьем языке, который у нас сложился за три дня путешествия, – на языке, состоящем из жестов, мимики, взглядов и настоящей каши из сербских, русских и английских слов. Моя любовь давила своей тяжестью на душу, как непереваренная пища на желудок. Мне нужно было с кем-то поделиться ею.
Читать дальше