Юрий Петухов - Измена, или Ты у меня одна

— Двенадцать дев из разных концов света, из разных стран, — провозгласил высокий, помахивая клюкой — свято хранили свою девичью честь для нашего долгожданного празднества. И мы все можем подтвердить это, глядите! Двенадцать… нет, гости дорогие, не двенадцать! Нашлась одна, которая нас всех обманула, которая не соблюла себя! Кто же она?!

— Кто-о-о?! — завопил в едином порыве весь сонм приглашенных.

Высокий продолжил свой обход.

— Дева из Галлии чиста, дева Персии чиста, варварка Британики не запятнала себя, запятнала лишь, ха-ха, свечку… — Он обшел всех, остановился у последней, строго уставился на нее.

И все опять замерли.

Цимисхий кивнул, махнул рукой. И высокий склонился над несчастной. Он приподнял ее за плечи. Выдернул из нее чистенькую, не окрасившуюся в красное свечечку, воздел ее над головой потряс.

— Вот она! Вот обманщица и прелюбодейка, не дождавшаяся своего часа, спутавшаяся с сатаной и погрязшая в грехах, отказавшаяся принести свою девственность и чистоту империи, единственной стране, в коей Промысел Божий правит и помазаник Его. Кто же ты прелюбодейка, развратница, изменщица, потаскуха, грязная половая тряпка?! Отвечай!

Девушка побледнела, выдавила почти беззвучно:

— Я болгарка.

— Кто?! — взревел высокий.

— Болгарка! — выкрикнула девушка громче.

Все закричали — негодующе, зло, словно это их лично обманули, обесчестили, будто им подсунули в брачную ночь потаскуху.

И опять встал Цимисхий.

— Болгария пала! — возвестил он. — Но она нам досталась обесчещенной и грязной. Возьмем ли мы ее такой?!

— Не-ет! Смерть потаскухе! Всех убивать! Всех жечь! Истребить до седьмого колена!!! — завопили на все голоса собравшиеся. Пожалуй, лишь торговые гости и посланники помалкивали, у них свои расчеты были, свой этикет и свои понятия о чести.

Иоанн Цимисхий, дав собравшимся накричаться вволю, снова возвысил голос. И сказал с неподобающей смиренностью, даже кротостью:

— Вы правы, друзья! Но нам, христианам, надлежит явить всему миру христианскому и диким варварам свое миролюбие и благость. Мы не будем мстить за измену и обман. Мы накажем лишь каждого десятого — одних смертью, других выкалыванием глаз, третьих оскоплением. Всех прочих мы простим! Простим?!

— Прости-им! — проревела публика. Но уже значительно слабее и не так слаженно.

— Ну вот и прекрасно! А теперь давайте поглядим, какой была страна эта благодатная до прихода сюда полчищ дикарей и какой она стала после! — Иоанн хлопнул в ладоши.

Длинный сбежал с помоста. Но уже через несколько секунд шестеро носильщиков втащили наверх крытые носилки. Балдахин откинулся, и из носилок вышла огромная, под два метра, чернокожая женщина. На руках у нее была девочка лет двенадцати — светленькая, беленькая до невероятия, почти альбиноска. Она щурилась от света, пыталась прикрыть лицо. И девочка и чернокожая были совершенно обнажены.

Носильщики с носилками убежали. Чернокожая застыла живым изваянием посреди арены.

— И это нас-то они зовут язычниками! — процедил Радомысл сквозь зубы. — Тоже мне просветители, христиане! Бажан защипел на него. И Радомысл замолк.

— Вот такой славненькой и непорочной, как эта милашечка… да не эта кукла черная, не туда смотрите, а вот крошечка, ягодка… такой вот и была Болгария до вторжения варваров! — прокричал высокий. Он чуть покачивался, видно, успевал прикладываться к кубкам.

Да и в рядах было много веселых, разгорячивших себя вином. Появились первые служительницы любви, они обходили ряды, покачивали бедрами, изгибались, подбрасывали на ладонях пышные груди, заглядывали в глаза — и если кто-то махал им рукой, тут же шли на зов. На пиру не должно было быть ни одного обойденного, каждому — всего вволю! Хочешь бочку вина — пей! Хочешь мешок изюма или зажаренного целиком поросенка — ешь! Хочешь красавицу, двух, пятерых, десятерых — будут тебе красавицы, только руку протяни! Ублажат, потешат, обласкают — гляди сам, чтоб не до смерти! Пир потихоньку начинал превращаться в оргию. Но главное внимание каждого было приковано к арене.

— А по помосту вели наверх огромного бурого медведя. Радомысл как увидал, так сплюнул на пол. Настроение у него было безнадежно испорчено. Да что поделаешь — не он пир закатывал!

На медведе был надет русский шелом, обрывки кольчуги. К спине был привязан красный русский щит. А на боку болтался русский меч. Все было понятно без слов.

— Эй! Мужи сановные и полководцы! Мудрецы и книжники! Купцы и воины! Все! Поприветствуем же непобедимого и грозного князя россов Святослава! — завопил высокий и так взмахнул своей клюкой, словно собирался ее зашвырнуть под своды шатра. — Приве-ет! Приветствуем тебя, Святосла-а-ав!!!