Юрий Петухов - Измена, или Ты у меня одна

— А как же языческие, славянские боги? Выходит, и в них не верили?!

— С ними проще! Предки наши признавали влияние богов на природу — и дождь, и гром, и наводнения, и лесные пожары, все это было в руках богов, по их представлениям. Даже смерть человека, болезни, все так, но воля, способность поступать в сообразии со своими решениями, убеждениями — оставались свободными, независимыми ни от каких богов, полностью принадлежали людям. Вот и приходилось полагаться на себя.

— Интересно. — Борька не знал, как парировать Славкины доводы.

Он начал судорожно искать в памяти какой-нибудь неопровержимый аргумент и вдруг поймал себя на мысли, что не очень-то хочет распластывать Славку, гораздо интереснее было слушать его. Но против натуры не пойдешь. Борька не мог просто так сдаться.

— Все, последний пункт, но это уж точно на засыпку. Здесь не отвертишься.

— Попытаемся, — вставил Славка.

— Вот Святослав у тебя — он что: простой воин или князь все-таки? В первой шеренге, в обычном доспехе, плечо о плечо рубится рядом с каким-то никому не известным Радомыслом, демократ! Ни в одном солидном труде я об этом что-то не читал.

— А что ты вообще-то читал?

— Многое, — соврал Черецкий, — хотя бы энциклопедию, там уж точно — одни факты. Да и сами кое-что понимаем: князь все же, феодал, эксплуататор, угнетатель трудового люда!

— В энциклопедиях все очень сжато. Это первое. Феодал? Феодализм был в зародыше — так что насчет эксплуататора ты тоже в лужу сел. А вот с демократом в точку попал. Тот период так и называется "военная демократия". И сам князь-воин лишь первый среди дружинников. — Славка перевел дыхание. — Радомысла я выдумал, согласен. Им мог быть любой войн, десятник, здесь не вранье, художественный прием. Ты, вообще-то, "Повесть временных лет" читал, летопись?

Борька покачал головой:

— Даже не слышал.

— А в боях Святослав с трехлетнего возраста бывал. Еще когда с древлянами бились, перед началом сечи, он, чуть не младенец, сидя на коне, бросил маленькое копьецо в сторону полков древлянских. А воевода, дядька его, говорит: "Князь уже почал, почнем, дружина, за князем!" Правда, копье-то еле-еле через конскую голову перелетело, у копыт упало, но сам факт, а?

Несколько минут они просидели молча: Славка просто отдыхал после рассказов, Черецкий переваривал услышанное, припоминая вместе с тем строки из энциклопедии, к его счастью оказавшейся в доме у Кузьмина. Расхождений между услышанным и прочитанным он не находил. Не находил теперь, после этого разговора.

Барьера, разделявшего его со Славкой Хлебниковым в течение двух месяцев, почти не существовало.

— Вот, кстати, Боря, — Славка полез в карман брюк, нашел твою книжечку. Аккуратней надо быть.

— Где? — остолбенел Черецкий.

— Убирался утром, глядь, а она под кроватями валяется. Славка протянул записную книжечку Черецкому. Тот принял ее на ладонь, перевернул, не придерживая пальцами, и припечатал к колену.

— Мог бы и не подбирать.

— Что так?

— Да ничего, — устало проговорил Черецкий.

Он на глазах у Хлебникова разорвал книжечку на две половины, сложил их, но повторить не смог — обложка оказалась довольно-таки прочной. Тогда Борька выскочил из комнаты, быстро прошел по коридору и выбросил остатки своего «дневника» в четырехугольную зеленую урну, стоящую в туалете; Вернулся в комнату.

— Ну ты даешь! — встретил его Хлебников.

— Знаешь, Славик, твоим осажденным еще куда ни шло зарубки на копьях ставить, дни считать, а я и так обойдусь!

Черецкий встал, заходил по комнате, глубоко засунув руки в карманы, ссутулившись. Остановился у окна и, стоя к Славке спиной, будто пытаясь высмотреть что-то в вечерней тьме, заговорил.

— Знаешь, Слав, мы все чего-то ждем, ждем без конца. Все у нас должно случиться не сейчас, потом. Строим планы, предвкушаем, высчитываем, вон как я, например, а толку-то?! Считай не считай, а время идет и то, что было будущим, становится настоящим, а мечты, планы отдаляются, переносятся… И опять: сказка про белого бычка — все по новой: опять ждем, надеемся. Надоело!

— Ну и что ты предложить хочешь? — почти шепотом спросил Славка.

— Ничего не хочу! Может, это я для себя открыл то, что всем давно известно — так что ты уж прости, не смейся над дурачком!

— Да я не смеюсь.

Черецкий отвернулся от окна.

— Получается: или одни фантазии или суета сплошная, мельтешение. Надо середину искать!

— Кто бы спорил, Боря.

— Тут и спорить ни с кем не надо. Каждый сам, в одиночку, должен решать.