Николай Соловьев - Северка

Птичек пятнадцать. Пятеро запросто расселись по моим пальцам, остальные ждут очереди на ближайших кустах. Две – три синички тыкают клюв в маргарин, улетают, а на их место садятся другие. Одна деловито вытирает клюв о мое запястье. Стою с протянутой правой рукой и осторожно, чтобы не вспугнуть их, верчу головой в разные стороны, надеясь увидеть кого-нибудь и поделиться счастьем. Вскоре стайка так же неожиданно улетела. Походил, походил среди кустов, надеясь вновь найти их. Встречались по две, три синички, но они не были так смелы.

Поджелудочная моя работает нормально, и медкомиссия городского военкомата сказала – годен. Теперь стало ясно – призовут. У меня забрали военный билет и паспорт и выдали новый билет, с другими шифрами. На работе ребята мне сочувствовали. Игорь принес для меня аджику – помидоры с чесноком и ацетоном. Дома я поел эту жуть – не помогло, поджелудочной как будто нет. Так я оказался на Угрешской улице.

У меня нет плохих воспоминаний об армии, но Угрешская улица – это что-то особое. Горвоенкомат на Угрешской стоит далеко от остального мира, вокруг на километры пыльные заборы, каких-то старых предприятий без признаков жизни. Транспорт по улице почти не ходит.

Из общественного транспорта только трамвай, он останавливается у военкомата. Людей нет, на остановке и у часового на входе толпится кучка родителей и друзей. Из военкомата нельзя просто выйти, нужно письменное разрешение.

В военкомате призывников распределили по командам. Помыли в подозрительном душе, в полумраке. Быстрее, быстрее, идет другая партия. В столовой стоит рвотный запах, на столах миски с пойлом, ржаной хлеб по два куска каждому. На второе резиновая перловка с куском рыбы. Вилок и ножей нет, только алюминиевые ложки.

Большинство призывников не едят. Запах рвоты, как потом оказалось, свойственен любой армейской столовой. Он присутствовал потом и в части и в дивизионе. Это пахнут бачки и тарелки из белого металла. А возникает он от плохо отмытого наслоения томатной пасты с жиром, может быть и еще чего-то.

Ночевали несколько команд в спортзале, на полу. На следующий день команды заполнили купейные вагоны пустого пассажирского поезда, который ждал нас за зданием горвоенкомата. Увели странно трясущегося призывника. Сказали – наркоман.

Поехали на север. Вопросы 'куда едем' к сержанту и офицеру, остаются без ответа. Поезд идет без остановок. Проехали Александров

– написано на вокзале. Мальчика из нашего купе сняли с аппендицитом.

Ярославль. За окном стемнело, крупные города больше не попадаются. В вагоне жарко натоплено, все окна закупорены, душно. Новобранцы сидят по своим купе и болтают. В туалет можно только по одному, курить в тамбур – по двое. Сопровождающие сержант и офицер строго смотрят за этим. Чтобы покурить приходится за час занимать очередь. С рассветом за окном появился лес, лес и опять лес. Потом зона с вышками и автоматчиками, ряды колючей проволоки, опять лес и опять зона.

Наконец поезд остановился. В учебку идем пешком несколько километров. Город, не город. Дома, корпуса, машины, солдаты, гражданских не видно. Удивительно, но здесь теплее, чем в Москве.

Конец ноября, а здесь лужи. Проходящие мимо одинокие красноармейцы весело кричат нам: 'Вешайтесь!'.

Нам выдали форму – шапки, шинели, сапоги, повседневные полушерстяные кители с брюками и нижнее фланелевое и хлопчатобумажное белье. И парадные кителя.

– А нет ли у Вас такого же, но с пелра… перламутровыми пуговицами?

– К сожалению нет.

– Будем искать.

Гражданские вещи можно бесплатно отправить домой, но этим воспользовались единицы. Большинство приехали в одежде, которую не жалко выбросить. Перед баней ее сбрасывают в одну кучу у пня, на котором ее рубит топориком старослужащий. После бани в казарме мы пришиваем погоны, шевроны, подворотнички. Все эти атрибуты, а также лычки и звездочки пришиваются в точно указанное место. Все вымерено миллиметрами. Погоны черные с буквами 'СА' – Советская Армия, шевроны с перекрестьем из пушек – артиллерия. Кто все пришил – стригут друг друга механическими машинками. Некоторые новобранцы делают модельные стрижки – под Ленина или оставляют ирокез на макушке. Вдруг сержанты заорали – построение на обед. Мы побросали все, как попало, построились и пошли в столовую. По улице шли в шапках, а в столовой их сняли. Почти все лысые, но некоторые новобранцы мелькают с клоками волос где-нибудь сбоку или с ирокезом.