Олег Хафизов - Феликс

Я живой или как? Другая волна ещё сильнее. Да я сейчас совсем подохну или – наоборот. Нет, вы как хотите, а я привстану. Лучше помереть сидя, чем жить на коленях. Нет, лучше прилягу, а то растрясется. Зубы, что ли трещат? А вот теперь хорошо. Или как? Я понял, зачем они накрывают морды.

Звездочки перед глазами в кромешной тьме. Кругами куда-то лечу.

Волны стали ровнее и слаще шипеть. Теперь распластаться, не растерять. Ой, как нам славно. А что у нас член? Что-то, говорят, у них член.

А его и нет совсем. Был, да весь вышел. Вобрался. Усох. Кто бы мне его потеребил? В следующий раз положу с собой бабу. Хорошо. И бросили его во тьму внешнюю, где скрежет зубовный. Понимали в наркотиках. Алые волны плещут на черный мозг. Алое и чёрное.

Пропеллером лечу в неба звездоту. Волны быстро затухают, как не бывало. И только-то? И столько разговоров? Я ничего не успел почувствовать. Феликс чем-то гремит на кухне.

Пора догоняться.

Хайнц в пышной стеганой куртке, голубых джинсах и коротких сапожках уже похаживал перед своим дизельным "Мерседесом", потирая руки и позевывая после неудобной ночи в кабине. Он выглядел совершенно по-хозяйски. Так мог разогревать свой танк перед походом папа Хайнца, который, как выяснилось, воевал под Москвой в 1941 году. Рядом с машиной, возле толстой трубы теплотрассы, ковырялся неопрятный мальчик с вороватым взглядом. Мы поздоровались и закурили

"Camel" из пачки Хайнца.

– Ready? – спросил немец.

– Ready, – ответил я.

– Что это за "рэди"? – подозрительно осведомился Феликс.

– Это значит: "Всегда готов", – перевёл я.

Феликс, воспринимавший моё знание иностранного языка как нечто сверхъестественное, изумленно покачал головой.

– Дяденьки, – взмолился снизу невесть откуда взявшийся ушлый мальчик, – ну дайте же хоть значочек, хоть марочку, хоть карандашик!

Ну что же это делается!

– Gehe! Курва! – Хайнц схватил мальчика за воротник и наподдал ему коленом под зад. Для полноты образа ему не хватало только автомата и каски. Феликс нахмурился и молча полез в кабину.

Вся задняя, спальная часть "Мерседеса" была уставлена коробками с ещё диковинным баночным пивом и блоками "Camel". Первым делом Хайнц перегнулся назад и выудил для нас по пачке сигарет и по баночке пива. Он также открыл одну банку для себя и пригубил из неё.

– Ты пьешь, когда ты водишь? – удивился я.

– О, это bullshit, – бодро откликнулся Хайнц. – Когда ко мне подходит /a// //cop/, я говорю ему: fuck you, и даю это (сигареты), это (пиво) или это, – он потеребил пальцами воздух. Россия, Турция,

Иран – нет проблем.

– А если бандиты?

– Для бандитов – это, – Хайнц вытащил из щели между бардачком и панелью длинный сияющий нож с зазубренным лезвием и задвинул его на место по самую рукоятку.

Фура развернулась в типографском дворе с величавой медлительностью крейсера. Хайнц врубил "хэви метал", который у нас котировался среди гораздо более юной публики. Русские ровесники

Хайнца предпочитали блатняк или, в крайнем случае, Антонова.

– А проститутки? – заинтересовался Феликс после того, как я передал ему суть разговора.

Свой в доску немец потрепал Феликса по плечу:

– Ja, ja. Девушки – здесь, – он показал на заднее сиденье.

Останавливаюсь везде. Через пять минут приходят девушки. Выбираю, имею. Русские девушки – нет проблем. Очень дешево.

Он вытащил из сумочки фотоальбомчик с голыми девками, снятыми на

"мыльнице".

– Киев! – он ткнул пальцем в брюнетку с огромными сиськами.

– Минск! – он ткнул пальцем в жопастую блондинку, развернувшуюся к камере задом.

– А это моя жена, – он полистал альбом и раскрыл его на фотографии яхты, дрейфующей посреди какой-то лагуны.

– Первая или вторая – его жена? – уточнил Феликс, без спроса открывая мне и себе ещё по одной банке.

– Это, видимо, корабль он считает своей женой, – догадался я.

– Шесть месяцев – дорога, – хвалился Хайнц. – Индия, Иран, Ирак,

Русланд, горы, пустыня, taiga. Зарабатываю мои деньги. Много денег.

Потом шесть месяцев – Ямайка, яхта, девки, вино. Gut. На Ямайке нет снег.

– Мы любим снег, – сказал Феликс.

– Мы – нет, – не согласился немец. – Мы не любим снег. Мы любим

Carrebean.

Вдруг он замахал свободной рукой и защёлкал пальцами. Мы проезжали ограду Оружейного завода.

– Kalaschnikof! Gut! Я имею дома Kalaschnikof. Я имею "Магнум",

"Кольт", "Беретта". Стреляешь "Магнум" – вот такая дыра. Но

Kalaschnikof – the best. Очень надежный. Kalaschnikof и Gorbatchef – the best. Горбачев – бог. Я люблю Россию.