Владимир Яременко-Толстой - Мой-мой

Мы садимся за столик. Я смотрю, как она потягивает коньяк, морщась посасывая лимон, и начинаю оправдываться:

– Простите, Ольга, не сочтите меня занудой, но я такое кино как-то не могу смотреть. Лучше уж ничего, чем вот такое вот. Мне очень жаль, что я вам вечер испортил.

– Мы что, так и будем здесь сидеть?

– Нет, можем пойти. Хотите в "Бродячую собаку"?

Неторопливо доходим до "Бродячей собаки" и остаемся там.

– У вас ревнивый муж? – спрашиваю я осторожно.

– В настоящее время мы живем отдельно.

– Вот как?

Я беру ее за руку и начинаю играть ее пальцами, она мне отвечает тем же. За пустыми разговорами незаметно летит время. Приятный, но бессмысленный, не нужный ни кому вечер, выброшенный из жизни. Сколько таких вечеров у меня уже было? Если собрать все вместе, то можно выложить годы. Боже, как страшно. Страшно…

– Владимир, мне завтра нужно рано вставать, я ведь работаю.

– Хорошо, мы уходим, я сейчас заплачу.

Выйдя на улицу, я лихорадочно соображаю – как поступить теперь? Пока что все идет наперекосяк. Если так пойдет дальше, спасти ситуацию будет трудно.

– Ольга, давайте пойдем ко мне! Я вам сделаю кофе, – предлагаю я.

– Нет, как-нибудь в другой раз. Но вы можете меня проводить – я живу на Васильевском острове. Если хотите – только до троллейбуса или метро.

Мы начинаем идти в направлении Невского, и тут-то меня начинает знобить. Меня просто трясет, я стучу зубами, прыгаю, не в силах согреться – прямо перед окнами гостиницы "Европейская". На нас подозрительно поглядывают два швейцара в фирменных ливреях, а я ничего не могу с собою поделать, обреченный на странную пляску.

– Что с вами? – испуганно спрашивает Ольга.

– Не-е-е зна-а-а-ю у-у-у… – с завыванием выговариваю я, сотрясаемый мощными судорогами. – Но, я думаю, это не отравление краской, не грибная икра, не разбитое зеркало, а-а-а-а-а…

Я стараюсь двигаться, но это мне удается плохо. Меленькими шажками еле-еле, как инвалид первой группы, дохожу до Невского Проспекта. Только там меня, наконец, отпускает и перестает колбасить.

– Как, вам уже лучше? Хотите проводить меня до дома. Мы можем поехать в метро. Там тепло.

На грязной линии Васильевского острова я пытаюсь ее поцеловать и обнять, но неудачно. Я делаю что-то не так. Она возмущена, и наши отношения становятся вдруг напряженными. Как же сегодня все поворачивается по-идиотски?

– Вот мой дом.

– Я могу зайти?

– Нет, вы можете взять такси и поехать домой.

– Хорошо, если у меня нет другого выбора, тогда я так и поступлю.

Ольга смотрит на меня враждебно. В глазах застывшие слезы. Да, я как-то удачно сумел все испортить. Но это уже конец. Окончательный и бесповоротный. Может, крикнуть ей из такси – "Пошла на хуй!"? Просто так, лишь бы оправдаться перед самим собой? Или сказать что-нибудь обидное?

Но я ничего не говорю и не кричу. Я сажусь в такси молча. А она остается стоять на грязном углу Восьмой линии и одного из, не помню, какого по величине – Малого, Среднего или Большого василеостровских проспектов.

Войдя в квартиру, я подхожу к телефону. Решительно набираю ее номер:

– Ольга? Вы?

– Как я рада, что вы позвонили, – и голос у нее вдруг действительно радостный.

– Ольга, я хочу вам сказать все прямо. Я вас хочу. Я не могу ждать. Я даю вам один единственный шанс. Приходите ко мне завтра. Чтобы не было недоразумений, предупреждаю – вы должны быть готовы на все!

– Как хорошо вы говорите, Владимир!

– Да, я думал, пока ехал в такси.

– А я думала, что между нами все кончено, что вы мне больше не позвоните.

– Вы меня плохо знаете, вы ошибались. Когда мне вас ждать?

– Я приду в восемь, после работы мне надо зайти домой, и вымыть голову. А вы купите, пожалуйста, зеленый чай. Я очень люблю пить зеленый чай.

– Хорошо, я куплю. А еще вас ожидает подарок.

– Скажите мне прямо сейчас – что это?

– Нет, Ольга, я вам этого не скажу!

– Владимир, вы купили зеленый чай? – спрашивает меня по телефону

Ольга.

– Да, сразу два сорта.

– Тогда, ждите.

Я понимаю – это контрольный звонок. На часах семь. Наверное, уже вымыла голову и собирается. Размышляет, какие трусы ей лучше надеть. Интересно, побрила ли она пизду, и какая у нее там прическа?

В последнее время я все чаще убеждаюсь, что женщинам надо все говорить в лоб. Нужно оставаться наивнейшим дураком, чтобы полагать, будто между мужчиной и женщиной может быть безмолвное понимание. Иногда оно возникает, но крайне редко. Почти всегда остается какой-нибудь барьер, преодолеть который можно только вербально.