Владимир Яременко-Толстой - Мой-мой

Часам к двум ночи легкий алкоголь кончается, и кого-то собираются послать за пивом. Долго решают. Наконец посылают очень толстого дяденьку. Его долго нет. Затем он приходит с пластиковым пакетом, наполненным баночным пивом, и неосмотрительно кладет его на коврик посередине кухни. Этого ему делать не следовало бы. Мой пьяный мозг проявляет завидную быстроту реакции. Я незамедлительно толкаю спящего Тимо. Он перепугано продирает глаза. Указывая на пакет, я тихо говорю ему:

– Here is your job again! Jump, just jump, my friend!

Тимо бешено вскакивает со стула и высоко подпрыгивает вверх, я прикрываю лицо рукой и слышу, как визжат женщины, чувствую летящие во все стороны пенные, как плевки брызги от раздавленных банок. Раз, два, три – прыгает Тимо, прежде чем успевает сообразить, в чем дело, и остановиться.

А пьянка продолжается дальше. Тимо великодушно прощают. Пивную лужу женщины собирают тряпкой в ведро. Тимо на меня не сердится, только требует, чтобы я допил с ним бутылку "Кошкенкорвана". Пить "Кошкенкорван" я уже не могу. Но отвязаться от пьяного Тимо трудно. Ко мне на помощь приходит Пия.

– Не надо, – говорит она Тимо, садясь рядом со мной и меня обнимая.

– Пия, я хочу, чтобы ты примерила эту рубашку! – говорю я.

Рубашка русского морского офицера оказывается ей к лицу. Она гладит меня рукой по голове, запускает пальцы мне в волосы. Голова моя начинает кружиться, и я опускаю ей ее на живот. Так очень приятно лежать. Я начинаю почти засыпать, но вдруг чувствую, что захлебываюсь. Это Тимо, воспользовавшись моей беспомощностью, вливает мне в рот "Кошкенкорван" прямо из горлышка. Часть водки попадает мне в нос. Захлебываясь, я вскакиваю, фыркаю, кашляю и чихаю.

– Ну-ну, пойдем, я отведу тебя спать! – заботливо говорит мне Пия и под руку выводит меня из кухни.

На постели я сразу куда-то проваливаюсь и засыпаю. "Боже, до чего же я пьяный!" – мечется где-то глубоко в голове последняя мысль, – "Только бы не умереть, только бы выжить!" Просыпаюсь я оттого, что кто-то настойчиво дергает меня за хуй. Рядом сидит Пия. Она голая. Слева, между кроватью и подоконником, на тренажерном велосипеде висит моя военная рубашка и ее любимый серебристый танго-слип.

– Пия, я сейчас не могу! – жалобно молю я о пощаде.

– Смотри, а ведь он у тебя стоит!

Я поднимаю тяжелую голову и смотрю вдоль туловища в направлении ног. Там, покуда я спал, среди густой кудрявой травы вырос высокий крепенький гриб. Пиины пальчики нежно поглаживают его сильное основание и осторожно ласкают маслянистую липкую шляпку.

– Ладно, только ты все делай сама. Презерватив у меня в рубашке.

А я хочу спать.

Уже сквозь дремоту, я слышу, как она на меня забирается. Чувствую, как мои бедра обхватывает что-то теплое и мягкое, будто ватное одеяло. А затем упругие и равномерные покачивания погружают меня в бесконечный сон.

Мне кажется, что я еду в поезде, в санитарном вагоне, вокруг стоны и тихие вскрики раненых. И мне самому делают какую-то операцию. Я ощущаю резкую боль в области паха, раскрываю глаза и вижу, что надо мной стоит военврач с медалями на груди и чем-то окровавленным в руках.Боль моя не стихает, я гляжу туда, где должен быть хуй, но вижу вместо него огромную черную дырку. Я громко кричу от страха и ужаса и слышу успокаивающий голос склонившейся надо мной медицинской сестры:

– Не надо кричать, ты разбудишь Кая! Я уже все…

Наутро от мексиканских коктейлей, отполированных "Кошкенкорваном", у меня так болит голова, что в туалет я ползу на четвереньках. Воистину, быть любовником финской женщины опасно для здоровья и жизни!

Кай думает, что я дурачусь, и смеется. Но мне не до смеха. Мне хочется блевать, а блевать-то и нечем. Таким образом, я добираюсь до туалета. А туалет у Пии совмещен с душем. Ванны же у нее в квартире нет вообще. Я открываю кран и делаю себе ледяной душ, называемый в народе "душем Карбышева" по имени советского генерала, ставшего его популяризатором. Русский "душ Карбышева" вне всяких сомнений оказывает большее лечебное воздействие на человека, чем знаменитый французский "душ Шарко". Будь я врачом, именно "душ Карбышева" рекомендовал бы я для лечения последствий употребления "Кошкенкорвана".

Стоя под душем, я постепенно возвращаюсь к жизни и даже жалею, что не прихватил с собой зубную щетку. Ничего, я возьму ее в следующий раз.

Пока я плескался в душе, Пия, до того что-то делавшая на кухне, переместилась в прихожую, где на книжной полке стоит телефон, и треплется по телефону. Как я успеваю понять, она обзванивает своих вчерашних гостей и спрашивает, как у них дела и как они себя чувствуют.