Владимир Яременко-Толстой - Мой-мой

– Сейчас начали ремонтировать сразу несколько улиц, нагнали техники и рабочих. Город готовят к 300-летию, хотят привести в порядок весь исторический центр. С Чайковского уже сняли весь асфальт, идет перепланировка газонов и тротуаров.

– Вот это новости! Как все молниеносно меняется! Тогда поехали по набережной Робеспьера и по Потемкинской улице. Одним словом, везите нас к Таврическому саду, к кинотеатру "Ленинград", а там мы уже и пешком дотопаем.

– Спасибо за поздравления с днем рождения, что не забыл, – шепчет мне на ухо Ольга. – Очень красивая открытка. Я так смеялась. Никак не ожидала получить по почте из Лондона кусок упаковочного картона с твоими каракулями, рисунками и английской маркой. Весьма оригинально.

– Да, я давно уже рисую открытки сам. Это началось давным-давно, когда я поступил в Вене в Академию художеств. Я купил марок, чтобы отправить открытки своим друзьям и родственникам, но тратить деньги еще на открытки мне было жалко. Денег у меня было тогда в обрез, да и открытки все были сладенькие и пошлые, поэтому я нашел картонный упаковочный ящик из-под бананов, порезал его на куски, надписал адреса, нарисовал виды Вены, наклеил марки и отправил. Все были в восторге.

– Это как произведение искусства.

– Ты не далека от истины, есть такое направление – мэйл-арт, это когда по почте рассылаются художественные объекты или оригинальные послания, а затем все это выставляется, задокументированное почтовыми штемпелями. Это один из подвидов концептуализма. Художники мэйл-артисты обмениваются подобного рода посланиями из разных концов земного шара. На Западе в художественных газетах часто можно встретить объявления с просьбой присылать что-либо по заданной теме или, скажем, трамвайные и автобусные билеты. Я этим никогда специально не занимался, просто так сам для себя прикалываюсь.

– Классно.

Улица Чайковского действительно оказывается перекопанной, обесшкуренной, обескоженной. Когда мы проносимся мимо дома Пии, я успеваю метнуть беглый взгляд на окно ее кухни и сквозь брешь подворотни на охраняемую стоянку, чтобы убедиться в том, что свет у нее не горит, а ее машина отсутствует.

Значит, ее действительно нет дома. Впрочем, я в этом почти не сомневался. Ей не имело смысла врать мне по-мелкому, нанося и без того столь открытый, откровенный удар ниже пояса и вне всяческих правил.

Дома я бросаю тяжелые сумки, набитые накупленными в Лондоне шмотками, а Ольга бросается на меня. Ей так невтерпежь поскорее заняться любовью, что она забывает о бутылке вина, которую мы собирались выпить до. Что ж, придется теперь пить ее после. Вместо бутылки французского я вынимаю свой свалявшийся в дороге хуй, я вонзаю его глубоко в ее тело, подобно убийце, вонзающему нож. Ольга кричит.

– Давай пойдем на балкон, – говорю я.

– Тебе этого хочется?

– Да, да! Пусть нас видят и слышат дежурящие у консульства менты и случайные ночные прохожие! Только ты должна орать, словно шелудивая кошка, которую дерет свора бездомных уличных псов!

– Но псы не дерут кошек!

– Это не важно! Ты должна себе это просто представить!

Секс на балконе и красное вино в комнате делают свое дело, они меня расслабляют и клонят ко сну. Я глубоко зеваю, и уютно кладу голову на живот только что выебанной мною женщины, все еще глубоко дышащей после серьезной физической нагрузки.

– Может быть мне уехать, пока не развели мосты? – спрашивает Ольга.

– Нет, лучше останься, сегодня я буду спать, и твое присутствие не станет бесить меня, как раньше. Завтра утром мы пойдем завтракать в "Колобок". Хочешь? Я так по нему соскучился…

– А ты похудел.

– Я почти ничего не кушал. Переживал.

– Бедненький.

– Ладно, давай спать! Я там не только не ел, но и не спал.

Однако поспать мне удается не более часа. Просыпаюсь я от непонятного ужаса, меня вдруг во сне охватившего. Пытаюсь вспомнить, что снилось, и не могу. Меня охватывает странное беспокойство. Ольга мирно сопит рядом, свернувшись калачиком на желтом диване, словно шелудивая кошка, нещадно отодранная стаей бездомных уличных псов. За окном стало еще темнее, наверное, будет дождь. Или снова снег.

Пытаюсь себя успокоить и вновь погрузиться в дремоту. Как только закрываю глаза, вижу перед собой тряпичную самодельную куклу, наспех свернутую и завязанную грубыми нитками. У куклы нет лица, но мне почему-то кажется, что это я. Я ощущаю себя этой куклой и чувствую при этом подозрительный дискомфорт в области живота. Смотрю вниз, и замечаю, что из живота моего торчит деревянная обоюдоострая зубочистка.