Владимир Яременко-Толстой - Мой-мой

"Понятно" – соображаю я. – "В присутствии Мерьи ей трудно принять решение, ведь Мерья – мой недруг, но мое откровенное предложение, по всей видимости, явно пришлось ей по душе. Боже мой, до чего же женщины склонны к конкретности! Честно говоря, посылая свой мессидж, я ни на что не надеялся, это была скорее шутка. Она же восприняла все крайне серьезно. Теперь надо ждать".

Мое настроение улучшается, я принимаюсь петь, поколачивая руками и ногами свой красный боксерский мешок. Новый мессидж не заставляет себя ждать слишком долго – "I just came home. You can phone me. Pia". Ага! Сейчас позвоню. Постараюсь быть предельно обаятельным и осторожным, чтобы получить желаемое.

– Привет! Ну что?

– У тебя было отличное party. Мне очень понравилось.

– Правда? – голос ее звучит недоверчиво.

– Конечно, правда! У тебя так много друзей и это удивительно, что они нашли возможность приехать, чтобы тебя поздравить. Я считаю, что это чудесно!

– Мне теперь немного грустно, что все они снова разъехались.

– Но праздник был хороший. А что вы делали вчера вечером? Я звонил в шесть, но мне сказали, что ты спишь. – Я сознательно стараюсь не говорить о главном, предоставляя ей самой взять инициативу в свои руки. Я грубо льщу, зная, что лесть никогда не бывает чрезмерной. Лесть разоружает и делает людей мягкими и снисходительными.

– Да, я спала, потому что я снова так много пила вчера днем. А вечером мы пошли в "Конюшенный двор", но мне стало там так плохо, что я всех оставила, взяла такси и поехала домой спать снова. А когда ты едешь в Лондон?

– Послезавтра. Во вторник.

– Тогда, давай, делаем это завтра.

– Мне еще позвонить?

– Нет, просто приходи в семь.

– Хорошо. Я куплю что-то на ужин.

– Я хотела бы с тобой пообедать или пойти выпить кофе, попрощаться, ведь ты уезжаешь, – говорит мне по телефону Ольга. – У тебя будет сегодня время?

– Честно говоря, нет. Но ты могла бы поехать со мной в редакцию

"НоМИ". Там есть обеды для бедных художников по 30 рублей. Мне надо отвезти статью, а заодно мы могли бы и пообедать. Кстати, вернулась редакторша, она мне только что звонила, и я могу тебя ей представить. Не исключено, что у них могут быть для тебя переводы.

– Я могу переводить с чешского и с английского. Только я не смогу быть там долго. Мне нужно будет вернуться на работу.

– Я тоже там долго не задержусь. Хочу зайти после этого на

Кузнечный рынок – купить что-нибудь на салат, сегодня вечером меня пригласили на ужин.

После "НоМИ" я покупаю на рынке помидоры, огурцы, белый сыр и пучки зелени – петрушку, укроп, и базилик. У бабушки возле метро нахожу букет красивых полевых цветов. Дома у меня есть припрятанная еще с приезда Хайдольфа бутылка красного австрийского вина. Все это я загружаю в пакет и ровно назначенный час появляюсь у Пии.

Я застаю у нее собирающуюся уходить Гульнару, которая мне открывает. Пия сидит в прихожей на табуреточке тихая и умиротворенная, одетая в зеленый спортивный костюм "Nike". Я подхожу к ней, опускаюсь на колени и целую ее в губы. Она радостно отвечает мне, просовывая мне в рот свой язык, и мы замираем под пристальным взглядом Гульнары, присосавшись друг к другу, словно две пиявки, и даже не пробуя оторваться.

– Я принес что-то покушать, – говорю я.

– Тогда идем в кухню, будем готовить ужин.

Она берет меня за руку, и мы переходим в кухню. Я чувствую вдруг, как ревнует Гульнара. Забеспокоившись, она возвращается от двери и просит возможности позвонить. Пия хихикает, слушая ее гортанные выкрики в телефонную трубку на одном из кавказских наречий, и мы целуемся дальше.

Поговорив, Гульнара неохотно удаляется. Кая нет дома. Как только дверь долгожданно захлопывается, я нетерпеливо просовываю свою руку Пие в штаны, и она жадно захватывает ее своими мягкими и влажными, как у лошади, губами. Но если у лошади есть зубы, то у пииной пизды, я это точно знаю, их нет.

– Одень, пожалуйста, кондом.

– Зачем, у тебя ведь спираль?

– Так мне будет спокойней.

Я достаю из бумажника презерватив и овладеваю ей прямо на полу прихожей среди разбросанной в беспорядке обуви.

– Пойдем в комнату, – шепчет она.

Я обхватываю ее, и несу так, нанизанную на член, в гостиную, где укладываю на накрытый ватным одеялом стол, на котором еще недавно делала массаж Гульнара. Уложив Пию на стол, я сам на него вскакиваю, закидываю ноги женщины себе на плечи, и, удобно устроившись на корточках, жучу ее в бешеном ритме кролика.

– Я думал, что потерял тебя навсегда. Мне трудно поверить, что мы снова вместе. Знаешь, я мастурбировал, думая о тебе.