Гюнтер Гейгер - Улица Марата

На следующее утро после своего приезда я проснулся в комнате моих друзей на Малой Грузинской улице от выстрелов. Был ясный воскресный день. Незадолго до отъезда из Вены я видел по телевизору репортаж о ситуации в Сараево, где у каждого мужчины дома имелось оружие. Комментатор высказал предположение, что если бы так было и в Москве, то тогда никто бы не решился выйти на улицу. Меня охватила паника. Выходить на улицу не хотелось.

Исторический путь России непредрекаем и уникален. Единственное, чем может помочь России Европа, это последовательно уступать ей во всех ее притязаниях. Защитникам Белого Дома пришлось сдаться, и они были отправлены в тюрьму. Однако зачинщики вскоре снова были освобождены. Это было мне непонятно.

В музее В. И. Ленина я неожиданно наткнулся на писателя Эдуарда Лимонова, единственного современного русского автора, книги которого я знал. Позже я услышал от Татьяны Казарцевой, редакторши немецкого отдела журнала «Иностранная Литература», что он уже больше никакой не писатель, а — «говенный революционер». А я про себя подумал, что писатель, который хочет писать аполитично в такое время, не является писателем. Уж лучше тогда быть говенным революционером!

Хотя, вполне возможно, трезво мыслящая госпожа Казарцева просто хотела избежать углубления в щекотливую политическую тему. Это было весьма типичным в поведении русских по отношению к любопытным западноевропейцам.

Они часто говорили со мной странными намеками, словно бы оставляя возможность делать какие-то собственные выводы, но я не всегда понимал какие именно. Таким образом, решил тогда я, под этим понятием — «говенный революционер» она подразумевает кого-то, кто всегда плывет против течения, не соглашаясь с тем, что и как происходит.

Одно из интервью Лимонова во время штурма Белого Дома подтверждало мои предположения и заставило меня уважать его еще больше. Когда я попытался что-либо возразить госпоже Казарцевой, она сразу поставила меня на место, прикрепив меня к одной из сотрудниц редакции.

Я не мог слепо соглашаться со всем тем, что средства массовой информации распространяли на Западе о России, я должен был делать собственные выводы, никогда не доверяя газетам. Я твердо знал, что матушка Россия как всегда находится в одной из самых своих тяжелых критических фаз, и я ей глубоко сочувствовал параллельно со своим интересом к русской культуре.

Я должен был отдать дань моей молодости, ведь «Мертвые души» Гоголя по-прежнему волновали меня, а без знания социальной среды невозможно было понять «Записки из мертвого дома» Достоевского.

Я хотел отправиться в Сибирь, в дикие малодоступные места. Но Москвы было не миновать. Летать я боялся. Отправиться же самолетом «Аэрофлота» в Якутск означало проторчать шесть с половиной часов в воздухе в том случае, если он не наебнется в тайге.

Еще в венском ЛИТЕРАТУРХАУСЕ я нашел телефонный номер одного московского переводчика, живущего в Вене, и он назвал мне нескольких литераторов со знаниями в области немецкого языка, с которыми я мог работать. Я не собирался возвращаться обратно в Европу без победы, подобно Наполеону или Гитлеру.

Несомненно, имеется культурная связь между русскими и французами, что подтверждается многими французскими словами в русском языке. Немцы же продают русским 96-процентный спирт, который художники и литераторы часто пьют не разбавляя. Алкоголь в таких количествах я прежде никогда нигде не пил.

Я живу в комнате у пролетарской семьи Трихомонозовых. Отец семейства — монтер, потомственный коммунист, в квартире две комнаты плюс кухня, ванная и туалет. «Электроэнергия крайне дешева, а телефонные разговоры внутри города вообще ничего не стоят», — объясняет мне сын монтера Игорь, после длящегося часами пиздежа по телефону с его другом Гришей.

Игорь работает учителем рисования в школе и вынужден ходить на пленэр даже при плохой погоде. Еда у хозяйки Зины хороша, часто она готовит мясо, иногда домашнюю птицу, и все это на мои 15 баксов, которые я плачу за еду и жилье в день. Позже я узнаю, что данная сумма — это почти месячный доход простого рабочего.

Отец Игоря, Анатолий, не пьет 15 дней в месяце и 15 дней пьет. «Большое количество водки туманит голову!» — отшучивается он от жены. Сегодня я принес ей немецкий шоколад, который продается в бесчисленных московских киосках, но который мало кто может себе позволить. Я подарил ей также дешевые китайские часы из Вены, красивые с розовым браслетом. Я ношу такие же из того же магазина на Мексикоплац, но только с голубым циферблатом.