Олег Андреев - Казино

– Ни в коем случае! А если его кто-нибудь найдет? Нет уж, запомни как «Отче наш».

– А я его вот здесь запишу, – показала Тамара на отрывной календарь на стене. – На первом листе точечку у первой цифры шифра, на второй – у второй, и так далее, – быстро расставила она метки карандашом. – Сюда никто, кроме меня, не войдет, а войдет – не найдет.

– Ну ладно, бог с тобой, раз уж у тебя память девичья. Так, не вздумай поддаться на провокации со стороны Макара – он только с виду мягкий и пушистый, а так, очень даже острый. Будь готова к тому, что он захочет поруководить казино. Так что, кто бы ни пришел из всяких там контролирующих органов, а их тьма на нашу голову, сама ничего не решай, к Макарову не направляй, а проси прийти через неделю, когда я вернусь. Чтоб никаких новшеств без меня, поняла? И за Геной Паниным присматривай, чтоб не квасил в рабочее время. Его негласно контролирует Миша Левин, наш главный психолог, не только по части пьянки, а и по работе. Если что, все вопросы к нему. Да, вот еще что: тут у нас есть одно привидение – Брейн, Борис Рейн. Ты его никогда не видела, впрочем, как и многие. Это очень нужный человек, технический гений. Он работает в дальней комнате, где и живет затворником. Так вот, эта комната – табу! Даже для тебя.

– Ты просто Синяя Борода, Петечка. И что меня ждет, если я проникну в эту комнату? Я исчезну? Или твой технический гений окажется не только привидением, но еще и… вампиром? Слушай, ну какая женщина удержится от соблазна попасть туда?

– Так, я не шучу, Тома. В этой комнате собраны самые важные секреты нашего казино, понимаешь?

– Но что же, он совсем оттуда не выходит? А как он ест и… наоборот?

– Еду ему приносят. А удобства у него там есть. Он только иногда выезжает в город, когда навещает мать – она у него в психушке лежит.

– Да и ему немудрено туда попасть от такой жизни.

– Вот его внутренний телефон, – показал Петр Ильич номер в распечатке. – Если что-то случится из ряда вон, звони ему, Борису Абрамовичу…

В полдень первые лица казино отбыли в сопровождении охраны в Домодедово, а Тамара Александровна приступила к своим новым обязанностям «царева ока», моля Бога, чтоб они не очень отвлекали ее от основного дела – создания потрясающего, по ее замыслу, циркового шоу.

Ил-86 подлетал к Душанбе с севера. В Москве в это время года на голых ветвях продрогших деревьев уже не всегда таял ранний снег, а тут под крылом самолета проплывали зеленые опухоли округлых гор, поросших чинарами, каштанами и свечками пирамидальных тополей. Козырев обратил внимание на то, что салон самолета заполнен в основном таджиками. Из россиян, кроме него, Машкова и их охранников, было еще человек пять-шесть, не больше, не считая экипажа.

– Да, быстро распался «союз нерушимый», – сказал Петр Ильич Машкову, кивая на бахчу тюбетеек, торчащих над подголовниками кресел.

– А как же ему не распасться, если он – «республик свободных»?

– Но ведь его «сплотила навеки великая Русь»!

– Сама бы не распалась… – вздохнул Машков. – Представь, каково сейчас нашим в Душанбе? На них и раньше-то косились, а теперь и вовсе за кизяк считают. На работу не берут – коренные сами безработные. Квартиру если продать, так цены такие местные устанавливают, чтоб только на билет в один конец и хватило. Но мои знакомые говорят, что потихоньку до властей стало доходить: без русских им не подняться…

– Это ты о наших пограничниках? О Двести первой этой?

– Да там наши только командиры. Нет, я об их экономике. У меня раньше один мой коллега первым отделом руководил в их Академии наук. Так не поверишь, треть академиков вузов не кончала. Самородки, понимаешь. Вся наука только на эмэнэсах русских держалась. А теперь заводы ржавеют, хлопок весь погнил на корню. Некому работать. А распад уже и сюда добрался – они же готовы снова, как столетия назад, на племена рассыпаться. Так легче выживать при натуральном хозяйстве. Ты обрати внимание: в Москве садились вполне европейские господа в итальянских плащах и шляпах, а как расселись по местам, так сразу «тюбики» свои понадевали. Они у них вроде опознавательных знаков – все с разными узорами. Вон смотри! Это кулябцы. – Машков начал тыкать пальцем в головы, торчащие над спинками кресел. – А вот эти, пестрые, зеравшанские. А вон бадахшанцы – из местных сепаратистов, значит. Отдельно сидят. В общем, пошел наш «нерушимый» мелкими брызгами… А к чему это привело, сам увидишь…

Увидеть Козыреву пришлось немало интересного. Самолет начал снижаться перед посадкой, и белые прямоугольнички шиферных крыш пригородных домиков в обрамлении зелени вдруг стали обретать объем, отбрасывать тени и все стремительнее проноситься назад. Потом промелькнуло небольшое поле и красно-белые кубики радиолокационных станций на краю аэродрома. Самолет басовито заревел и слегка просел к земле, перед тем как резко топнуть по ней своими колесами и помчаться, притормаживая, по посадочной полосе. Петр Ильич мысленно перекрестился, радуясь благополучному приземлению, что делал всегда, и, глядя в круглое стекло иллюминатора, заляпанное отпечатками лбов каких-то любопытных своих предшественников, с удивлением заметил, что полоса эта довольно буйно поросла выгоревшей на солнце травой, которая пробивалась сквозь стыки шестигранных бетонных плит. Такого он, немало полетавший по миру на гастроли, в том числе и в так называемые развивающиеся страны, раньше нигде не видел.