Михаил Елизаров - Кубики

Панкратов завернул на кухню, чтоб перекусить. На плите была кастрюлька с супом. Возле плиты стояла маленькая табуретка — на нее для высоты влезала тетка Агата, когда готовила. Панкратов понюхал руки и пошел к раковине. На носик крана был надет резиновый хобот с пластмассовой лейкой — если повернуть на ней маленький рычажок, то лейка пропускала прямую струйку или же рассыпалась дождиком. Панкратов пустил струйку и вымыл руки хозяйственным мылом. Потом взял ложку и похлебал прямо из кастрюли.

Тетка оставила Панкратову на тарелке гроздь винограду. Видно было, что поела и сама — на тарелке, похожие на худенькие воробьиные лапки, лежали две обглоданные виноградные веточки. На кухню было сунулся Сереженька, увидел Панкратова и метнулся под теткину софу — было слышно, как скребут по полу его лапы.

Панкратов зашел в маленькую покоробившуюся комнату. Ее карликовое пространство было под стать игрушечной тетке Агате. Повсюду стояли тазы и кастрюльки, улавливающие слякоть. Перед ширмой на низком стульчике сидела тетка. По ее лицу текли детские слезы.

— Чего плачешь, тетя Агата? — зло спросил Панкратов. — Воробья сожрала? Я лапки видел.

— Винограду съела... — тихо ответила тетка.

— И что? Чего плакать? -- Панкратов сделал голос добрым и погладил тетку по седенькой с проплешинами голове.

— Съела и не заметила. А где же удовольствие? — тетка Агата ясно улыбнулась и как девочка снизу верх посмотрела на Панкратова. — Снова дрался?

— Нет, тетя Агата, я смирный, — успокоил тетку Панкратов, вдруг резко ущипнул ее за затылок. — Уродка. Смотри у меня! — и как старообрядец погрозил ей Сильным и Злым.

— Куда? — спросила тетка, увидев, что Панкратов снова направился к двери.

— Побездельничать, — лениво сказал Панкратов. На его собственном языке это означало пойти затравить девушку. Экзаменовать школьников называлось «баловаться».

Панкратов без приключений вышел на охотничью дорогу. День был ясный, синий, в легких облачках. Панкратов чуть понежился на горбатом шифере, потом перевернулся на живот и начал смотреть на дорогу. Внезапно появилось тягостное волнение, даже не волнение, а какое-то предощущение тревоги. Тут же возникло непреодолимое желание убежать дворами домой и, как Сереженька, забиться под теткину софу. Панкратов даже поднялся с шифера, но тут появилась белая.

По-другому ее никак нельзя было назвать. Тоненькая и высокая, в белой, чуть посверкивающей на солнце курточке, то ли кожаной, то ли из материи, белых штанах и туфельках на узком, как журавлиный клюв, каблучке. У девушки были светлые, выгоревшие до цвета мела длинные волосы, и на плече висела белая лаковая сумочка. Лица Панкратов не рассмотрел, но это было не важно. Красота и внешность его не интересовали.

Панкратов брюхом вниз сполз с гаражной крыши и пристроился за Белой. Через минуту она коротко оглянулась и ускорила шаг. Панкратов тоже увеличил скорость. Белая свернула между ангарами — видно, сдали нервы. Она оглянулась, снова вильнула. Панкратову даже показалось, что Белая не убегает, а вроде сама ведет Панкратова по своему маршруту, проверяя всего лишь, не отстал ли он. Панкратов опять ощутил огненный прилив тревоги, но девушка призывно оглянулась, и Панкратов, забыв про осторожность, продолжил охоту.

Вдруг они очутились на каком-то пустыре. Панкратов никогда здесь раньше не был, даже не знал, что это место существует. Кругом возвышались бетонные стены, чистые, без надписей краской, словно сюда вообще не попадали люди. В гравийной крошке желтели головки одуванчиков, валялся битый кирпич, мелкие черные камушки, битыми пивными самоцветами посверкивало стекло. Воздух горько дышал близкой железной дорогой. Было очень тихо, и даже птицы не пролетали над пустырем.

Панкратов растерялся. Белая от испуга завела себя и его в тупик, и Панкратов не знал, как себя вести в такой глупой ситуации. Белая замерла и стояла спиной, плечи девушки мелко тряслись, и Панкратову казалось, что она плачет.

— А как вас зовут? — спросил Панкратов, больше чтобы успокоиться самому. Белая обернулась, и Панкратов задохнулся от ее холодного, словно остекленевшее молоко, лица с красным, как мясо, ртом и январскими голубыми глазами. Белая дрожала, но не от страха, а от беззвучного смеха. Потом Белая приблизилась и погладила Панкратова по руке. Ее пальцы напомнили Панкратову ледяной сквозняк из оконной щели:

— Как меня зовут? — голос у нее был хриплый, с каким-то лиственным шелестом. — Первое мое имя Белая — во мне Свет. Второе мое имя Страстная — во мне Плод. Третье мое имя Слезная — во мне Соль. Четвертое мое имя Костяная — во мне Мозг. Пятое мое имя Земляная — во мне Червь. Шестое мое имя Вечная — во мне Бог. Седьмое мое имя Глиняная — во мне Прах. Восьмое мое имя Окаянная — во мне Каин. Девятое мое имя Тухлая — во мне Дух. Десятое мое имя Голодная — во мне Зуб. Одиннадцатое мое имя Скорбная — во мне Ад. Двенадцатое мое имя Трупная — во мне Смерть...