Макс Фрай - Русские инородные сказки 2

Как артефакт попал в руки Амала, доподлинно неизвестно. Известно, однако, что он довольно долго странствовал во владениях Аварского Каганата, в Паннонии. Учитывая это обстоятельство, а так же тот факт, что сам Теодорих исповедовал арианскую ересь, вряд ли можно сомневаться, что происхождение Urbis Dei уж никак не божественное.

В тот год, когда по всей Италии гуляла чума, а по рекам к морю плыло великое множество змей, и в том числе драконы необычайной красоты, Теодорих Амал заявился в Равенну один, одетый в рваную хламиду и крепко под градусом. Под мышкой у него покоилась Богоформа. Никем не остановленный, он проследовал прямо во дворец и предстал перед троном узурпатора Одоакра. Здесь он остановился, глупо хихикая, подбрасывая Богоформу в воздух и неловко ловя её. Одоакр, человек простодушный и неискушённый в этикете, в изумлении вскочил на ноги, и зря — Теодорих перестал жонглировать своим шаром, раскрыл его и сунул Одоакру под нос. Тот заглянул в глубину и завращался. Неодолимая сила закрутила его по часовой стрелке, из-под кованых калиг полетела мраморная крошка. Не прошло и нескольких секунд, как он исчез из виду, пробуровив, на манер огромного винта, пол, фундамент и песчаную подушку и погрузившись в подпочвенные слои.

Одновременно, в силу закона рычага, сидящего в противоположном конце зала низложенного Одоакром императора Ромула Августула закрутило против часовой стрелки и швырнуло через кровлю в небеса. Покуда могучий варвар Одоакр, сцепив зубы, двигался к центру земли и вперёд вдоль оси времени, изумлённый Ромул, тщедушный подросток с куриным лицом, уносился по идеальной баллистической дуге на юг и в прошлое в целом облаке черепичной крошки.

Хотя скорость Одоакра равнялась 56 м/с, в силу временного сдвига перемещение его описывается довольно сложной формулой, приводить которую здесь нет нужды, достаточно сказать, что в этот самый момент он как раз миновал границу ядра и теперь по праву может считаться самым богатым человеком на Земле, поскольку ядро состоит сплошь из платины.

Ромул же Августул, обрушившись на берег жёлтого и нехорошо пахнущего Тибра, распался на Ромула, авгуров, стулья, систолу, фистулу, гусей, авгит, авгитит, авгелит и множество других культурных ценностей. Вокруг уже собирались простодушные квириты. Так начался Рим.

Таким образом, мы ничего не знаем о Великой Этрурии, Вечной Вейянской Империи, зато много чего — об империи Римской. И это очень жаль, поскольку этруски произошли от древних русских, а римляне — от древних укров, чему есть убедительное доказательство в лице «Энеиды» Котляревского.

А виной всему — Urbis Dei Теодориха Амала. И ничего смешного тут нет.

Высшая справедливость, однако, состоит в том, что нынче Теодорих находится как раз в той точке пространства, куда не более чем через 562 года прибудет его друг Одоакр.

На станции Старое Место, в трех милях от железной дороги, жил, разумеется, сказочник. В каменном доме, у реки, над обрывистым берегом, устроенным так, чтобы снизу текли волнующиеся воды, а сверху — переменчивые облака.

Сказочник давно уже был в творческом отпуске: творчество отпустило его, и тщетно ждало возвращения.

(В конце концов сказочник к творчеству вернулся — но то был другой сказочник, не имеющий никакого отношения к обитателю Старого Места. Что у них там дальше происходило — неизвестно, неинтересно, да и сами они — другой сказочник и творчество — лучше о том расскажут.)

Сказочник из Старого Места жил, меж тем, в своем Шато-Гри и строил погребальную лодку, — легкую плоскодонку без руля и ветрил, украшенную надписью из ногтей и седых волос: de te fabula narratur. Такое занятие его обусловлено было не мрачным взглядом на жизнь, и не чувством близящейся смерти. Просто уйдя в творческий отпуск, сказочник понял, что всякое дело рук человеческих — построение лодки, которая унесет мертвеца в море; и предался этому занятию в самой чистой и совершенной его форме, без околичностей, покровов и оговорок.

Дело продвигалось медленно, но оттого лишь, что торопиться было некуда, а в единственном занятии любая поспешность вредна. Да и страшно было бы закончить лодку ранее, чем за день до собственной смерти (но об этом сказочник никогда не думал, и тем более — не говорил о подобных вещах со своею кошкою).