Макс Фрай - Русские инородные сказки 2

Запрягли сани собаками, рядом пингвина усадили дорогу показывать. Сани тронулись и помчались. Император обратно на корабль ушёл вестей дожидаться.

Но нет никого. День прождали, видят, посланник пешком обратно идёт, в снегу вязнет. Отогрели, расспросили, но толком ничего не узнали. Послали другого. Два дня ждали. Назад пришёл, но тоже ничего сказать не может; смотрит задумчиво и улыбается. А третьего посланного и ждать устали.

Приказал император корабли на берег вытягивать, потому что их уже льды давить начали. А потом на псах волоком вглубь страны тащить велел: в одном сам сидит, подарки в другом, а третий из-под собак пустой (его по дороге для тепла жгли).

Не один месяц так двигался король со свитой, и было им в пути немало чудес и видений.

Как полюс прошли — никто и не помнит, разве лишь голова немного кружилась. От подарков уж не осталось ничего, и собак мало, зато море вдали показалось.

Подошли к морю, корабли на воду спустили. Не на чем оркестру играть: одни инструменты пожгли, другие в пути побросали. Пришлось императору флейту-корнфлэйкс к губам приложить и самому прощальный марш отыграть. Оттолкнулись от берега и обратно поплыли.

"В такой стране цветы ни к чему", — сказал тогда император и это — последнее, что нам о нём с тех пор известно.

Художник — он обычно бедный, даже нищий. И пьяница вдобавок, а то и наркоман. И шизофреник. И зачастую даже педераст. Но ему все прощают, потому что он гений. А вот если он гений, но при этом водки не пьет, наркотой не балуется и с мальчиками не спит, то в это трудно поверить. Но иногда и такое бывает.

Вот, например, жил на свете один художник. Гений или нет — не знаю, как-то в живописи не сильно разбираюсь. Но все говорили, что гений. Поэтому бедным он не был, а был богатым, и водки не пил, а только тонкие вина, и на мальчиков не заглядывался, а наоборот, женился. На самой красивой девушке в мире. Тут бы им и жить-поживать, но, видать, Бог позавидовал. И года вместе не прожили, как война началась. Большая-пребольшая.

А художник наш, вдобавок, был еще и патриотом. И сразу в добровольцы записался. А перед тем как на войну уйти, свой портрет нарисовал. И молодой жене на память оставил. Чтобы, значит, помнила она, какой он есть — молодой, сильный, гордый и навеки в нее влюбленный. А потом мундир надел, портупеей перепоясался, жену поцеловал и ушел воевать.

А жена его каждый день вспоминала и с портретом разговаривала. Вначале просто так разговаривала, а потом тосковать начала: как ни взглянет на портрет, так и расплачется. И вот однажды портрет не выдержал: вышел из рамы и обнял ее за плечи. Не плачь, говорит, я с тобой. И пока я здесь, все будет как надо.

Она, конечно, сперва испугалась. Думала, крыша едет. А потом как-то привыкла. Тем более, что портрет-то получше живого художника оказался. Он и нежный, и ласковый, и по друзьям не бегает, и на девчонок не заглядывается, и всегда о ней позаботится, и все для нее сделает. А надоест — так отвернешь лицом к стене, он и не обидится. А потом, как деньги кончились, портрет картины писать начал. И шли они, по-прежнему, нарасхват, так что краска просохнуть не успевала. Потому что не было на тех картинах войны, а была лишь любовь и нежность. И покой бесконечный: взглянешь — и сразу забудешь, что где-то идут бои, в окопах воды по колено, и трупный смрад, и вши, и грязь, и снайперы, и вечный страх, и злоба на всех, а более всего на себя самого. А тут еще доходят слухи, что жена твоя тебе неверна, и письма от нее все холоднее и все реже. И вся война теряет свой смысл, а в голове лишь одна мысль — домой! домой! Но отпуска нет на войне.

И вот наш художник без вести пропал. Куда он делся — гадать не стали: то ли взрывом разнесло, то ли танком размазало, то ли гады немцы на куски порубили. Известное дело: война без мертвых не бывает. А он, между тем, и не мертвый вовсе — он домой отправился. Конечно, не в мундире и без портупеи, но пистолет с собою прихватил. На всякий случай.

Шел он днем по лесам, ночью по дорогам, ехал в товарных вагонах, все патрули обходил за версту и добрался наконец до родного дома. Было раннее-раннее утро, и все еще спали. Он никого будить не стал, а просто дверь открыл и в дом вошел.

Смотрит — а там все как было, и даже еще лучше! Как будто и не было войны. Зашел в свою мастерскую — а там картина свежая стоит, как будто он только что ее написал. Поднимется к жене в спальню и вдруг слышит из-за спины: Стой! Стрелять буду!