Макс Фрай - Русские инородные сказки 2

Присутствующие расступились, и в руке короля Марка обозначился скальпель. Он взмахнул рукой, тело сэра Галахада треснуло, как спелый арбуз, и раскрылось, как книга на странице с вклеенной картинкой.

Король Марк взмахнул рукой еще и еще. Сквозь порезы в плоти забрезжил рассвет. Утренний туман плыл над рекою Хуань. Животное, называемое тунтун, напоминающее поросенка и носящее на себе жемчуг, кричало в тумане, будто произносило свое собственное имя. В царстве Сяоян, что к югу от горы Косматых Старцев, начинался новый, женский по счету и очертаниям, день.

Король Марк снова взмахнул рукой. Стала видна сопка Почечная. Там не было ни трав, ни деревьев, — только золото и нефрит. С ее южного склона, направляясь на восток, текла река Чжань. Река Онон, берущая начало на ее северном склоне, поворачивала на запад и вливалась в реку Бумажного Дерева. Именно на берегу реки Бумажного Дерева король Марк кончиками пальцев нащупал занесенное песком сердце сэра Галахада. Формой оно напоминало длинный, слегка изогнутый огурец цвета слоновой кости. Король Марк положил сердце на тарелку и все тем же скальпелем порезал его аккуратными и тонкими кружочками, чтобы на всех хватило.

Несколько слов о том, как мы со всем нехитрым нашим скарбом, женщинами, оруженосцами (это совсем не то, что вы захотели бы подумать) и болезнями погрузились на дно Мирового Океана.

А что же еще остается делать, когда ближайшая земля только внизу, а на горизонте лишь беспросветное ожидание и вялые кустики надежд на что-то настолько смутное, что только глаза портятся от осутствия формы, а ум — он невнятности содержания? Когда случается такое, — путь один: вниз, на дно, в ил, в черный песок.

Достигнув дна, мы сразу же разбили лагерь на несколько частей и выставили дозор. Пока Сэр Борс с туметским Алтан-ханом сооружали спаржевую карусель для пропитания рыцарей (ибо рыцари в походях и бдениях питаются только спаржей), сэр Ланселот Озерный с минганским Цэнгэ Мэргэн-тайджи и бесчисленным множеством нойонов, тушимэлов, хувараков и простолюдинов отправились на разведку, чтобы постичь в разведке суть опасности и возможного глубоководного шпионства со стороны всех тех, кто так кричит и плачет на разных языках о бесполезности пребывания. Ибо всегда существует опасность, что в душу просочится печаль, а отталкиваясь от стенок печали к свету найдет свой путь безразличие, рожденные в котором никогда не станут искать ни Камня, ни Чаши, ни какого другого устройства для смысла выхода.

Несколько первых часов (или дней?) все мы были заняты устройством и пропитанием, и только ил клубился под нашими сапогами, да расползались в разные стороны гигантские светящиеся колчатые черви.

Свечение в жизни животных является одним из средств в борьбе за существование, но все мы были тогда далеки от этого. Биолюминесценция нас никак не касалась, а тот внутренний свет (и звук), который мы возможно и излучали, распространялся совсем в других пространствах и не имел ничего общего с «заманить», «привлечь» и «сожрать-с-потрохами». Другими словами, мы были бессветны.

Впрочем все эти рассуждения имеют отношение только к устройству нашего быта, тогда как дух наш, кувыркаясь в придонном планктоне, постепенно склонился к печали, и мутные пространства перестали его интересовать.

Пустынно и тоскливо начинался день на абиссальной равнине на дне Мирового Океана. Сначала из глубин и трещин уже совершенно запредельных для понимания всплывала ко дну, над ним зависая, большая квадратная светящаяся оранжевым светом рыба. От света рыбы появлялись тени, и даже самый маленький мук безболезненно вытягивался вдоль подводных хребтов на многие километры страсти. Что уж тут говорить о наших любвеобильных рыцарях?! Сэр Гавейн, к примеру, отбрасывал свою тень настолько бесстыдно, что возмутил спокойствие гигантского флюоресцирующего кракена, восстановление которого (т. е. спокойствия) обошлось нам ценою двух оруженосцев и пяти килограммов спермы.

И откуда только брались силы?

Теперь, по прошествии стольких лет, мне вспоминаются только рыбы, только черный песок и ил, только мутные дали и привкус крови на губах.

Вы спросите, чем же мы там дышали? А мы там не дышали.

Несколько слов о том, как был найден орех воспоминаний, через который, как через открытые двери, мы все вдруг попали в неудобное положение.

Несмотря на клятвы и заверения, снова настала осень, и мы, измученные по преимуществу непристойными смыслами скользких от множества запятых предложений и охваченные смутными предчувствиями наступления внутренних холодов, стали избегать теней, мертвых бабочек и маленьких зеленых автомобилей, рули которых последнее время слишком уж настойчиво крутятся налево. Мы же все время старались поворачивать направо, поскольку считали (и считать продолжаем), что только там можно отыскать что-то по-настоящему стоящее, веселое и страшное. Надо ли говорить, что нам приходилось все время идти против ветра, потому что воздушные массы в этом мире перемещаются только справа налево. Наши доспехи покрывались гарью и копотью (в этом мире постоянно что-то подгорает), но души наши впитывали правосторонний свет так, что даже сэр Борс, внутренний мрак которого вначале можно было бы сравнить только с желанием никогда не просыпаться, в конце концов стал понемногу лучиться молочно-белым светом, в котором тонули женщины, дети, травы, небольшие домашние животные и ритуальные камни с высеченными на них задницами.