Я же, об артуровских делах совсем не заботясь, лил ему слезы в жилетку, настолько, что он улетел сегодня почти с выражением счастья на лице. Он улетел, а я остался, Шурик, совершенно один в пустом и уже не нужном мне доме. Что делать одному с тремя комнатами, куда девать всю эту старую мебель, с которой так сжился за восемь лет?
Куда девать эти углы из-за которых уже никогда не вылезет, потягиваясь, толстенный рыжий кот, не выскочит с радостным визгом ротвеллер Фенька? Как выйти в этот коридор, где уже никогда не обозначатся столь любящие меня Надя и Санька? Все они исчезли, испарились, так что получается, что я теперь только для себя. А как говорит Тора, если я только для себя, что я?
Вообще-то, Надька красиво ушла. Взяла лишь свои и Санькины личные шмотки, да детские фотографии. Остальное же: книги, фильмы, фотоальбомы нашей совместной жизни, мол, всё тебе оставляю. Я, – грит, – теперь буду читать и смотреть только англо-французское, а русское мне больше не интересно, я, блин, – канадка. Выбор сделала.
А может она бросила меня потому что я шесть баб трахнул за эти месяцы? В Лос Анжелесе мексиканку, в Неваде – китаянку, в Хьюстоне – англоамериканку, в Нью Орлеане – негритянку, а во Флориде кубинку и нашу русскую 18 летнюю девку из Минска. Хотя, Минск – тоже заграница. Но, во-первых, она мне это официально разрешила, а во вторых – все они были профессиональные проститутки, оплаченные
Артуром. И, кстати, я мог, если бы захотел, гораздо больше их трахнуть. Артур-то в каждом городе бабенку себе выписывал. Что хочешь, горячая кавказская кровь, да и младше он меня ровно на десять лет, ему, ведь, всего полтинник. Так он каждый раз и мне подругу предлагал. Я же чаще отказывался, чем соглашался. Во-первых, неловко было в лишний расход его вводить, а потом думал все же про
Надьку-то, понимал, что ей обидно будет. Знать бы заранее, что так сложится, блин…
Монреаль, 25 сентября 2001 5 часов утра
Шурик, письмо мое, отправленное тебе вчера по электронной почте, вернулось с припиской по-английски, что такого адреса не существует.
Это что, выходит, ты помер? Старик, не вовремя это все, не валяй дурака! Как это ни с того, ни с сего взял, да помер? Такого не бывает. Наверное, ты в больнице, а сын твой просто решил сэкономить и отключил тебя от интернета. Заодно, вместе с телефоном, ибо, когда твой номер набираю, мне отвечают, что такого нет. Жаль, ты мне не дал телефон Лазаря, а я сам в жизни его не найду, поскольку даже фамилию не знаю. Ты мне, помнится, упоминал, что он материнскую взял, а какая она была у твоей Валентины Васильевны -Иванова,
Петрова, Сидорова – не сообщил.
Смотрю – пять утра. Пол часа назад на меня рушились сразу все нью-йоркские небоскребы, и я проснулся. Проснулся никакой, вернее, очень плохой. Меня колябило, колбасило, тащило, плющило, крючило, дрючило…
Но это уж когда было! А сейчас я вовсю водку пью, и мне хорошо, я живу. Представляешь, Шурик, все свои шестьдесят лет, я, оказывается и не жил, а все только чего-то ждал, думал, мол, сегодня еще не жизнь, а она завтра настанет, вот тогда и буду жить. Ждал, оказывается, этого дня, вот этого самого момента, ибо всё в жизни только и делал, чтоб он скорей наступил. Вот он и наступил, и ждать больше нечего, остается жить. Мой поезд пришел, впереди вокзальный тупик, а за ним – сам вокзал, на котором меня никто не встречает.
Все, кто искал меня, хотел встретить, остались на промежуточных станциях, мимо которых я пролетел. Это, как у Венечки -
Москва-Петушки. Только у меня маршрут подлиннее: Ленинград-Монреаль, с заездом в самые разные страны и города. А конец у нас с ним один. Предо мной, как и перед ним – не кремль, а пустой, холодный "курский вокзал", на котором и предстоит жить.
Это-то и есть мой подлинный час волка, а не все те часы, что я тебе тут расписывал… Вот за него и махну… Будем!
… В пути по Америке я, как и обещал, все время в собственную электронную почту залезал, но от тебя так ничего и не было. Зато где-то, по-моему, в Альберте, зашел в интернет кафе, набрал свой код и прочел, что еще в мае умер мой друг бразилец Дима Краусп. Умер у себя в квартире после многомесячной, беспробудной пьянки в одиночку, так, что его нашли лишь через полтора месяца после смерти. Очень я боюсь повторить когда-нибудь его судьбу, но, похоже, все именно к этому и идет. Не знаю, какая смерть лучше. Такая вот, одному в собственной берлоге от отравления алкогольным суррогатом, или ярким пламенем на сотом этаже стодесятиэтажного небоскреба на глазах всего мира…
Читать дальше