Роальд Даль - Дорога в рай (Рассказы)

В наступившей тишине никто из них не решался сделать какое-либо движение. Женщина была очень напряжена; она сидела, согнув руки и упираясь ими в матрас.

– Видишь ли, я люблю Эдну. Она тебе говорила когда-нибудь, что я люблю ее?

Женщина не отвечала.

– Думаю, что она сука. Но самое смешное, что я все равно ее люблю.

Женщина не смотрела ему в лицо, она следила за его правой рукой.

– Эта Эдна - просто сука.

Теперь наступила продолжительная тишина; он стоял неподвижно, вытянувшись в струнку, она сидела на кровати не шевелясь. Неожиданно стало так тихо, что они услышали сквозь открытое окно, как журчит вода в мельничном лотке на соседней ферме.

Потом он произнес, медленно, спокойно, как бы ни к кому не обращаясь:

– По правде, мне не кажется, что я ей еще нравлюсь.

Женщина подвинулась ближе к краю кровати.

– Убери-ка этот нож, - сказала она, - пока не порезался.

– Прошу тебя, не кричи. Ты что, не можешь нормально разговаривать?

Неожиданно он склонился над ней, внимательно вглядываясь в ее лицо, и поднял брови.

– Странно, - сказал он. - Очень странно.

Он придвинулся к ней на один шаг, при этом колени его касались края кровати.

– Вроде ты немного похожа на Эдну.

– Эдна ушла. Я тебе уже это сказала.

Он продолжал пристально смотреть на нее, и женщина сидела не шевелясь, вдавив кисти рук в матрас.

– Да, - повторил он. - Странно.

– Я же сказала тебе - Эдна ушла. Я ее подруга. Меня зовут Мэри.

– У моей жены, - сказал он, - маленькая смешная родинка за левым ухом. У тебя ведь такой нет?

– Конечно, нет.

– Поверни-ка голову, дай взглянуть.

– Я уже сказала тебе - родинки у меня нет.

– Все равно я хочу в этом убедиться.

Он медленно обошел вокруг кровати.

– Сиди на месте, - сказал он. - Прошу тебя, не двигайся.

Он медленно приближался к ней, не спуская с нее глаз, и в уголках его рта появилась улыбка.

Женщина подождала, пока он не приблизился совсем близко, и тогда резко, так резко, что он даже не успел увернуться, с силой ударила его по лицу. И когда он сел на кровать и начал плакать, она взяла у него из рук нож и быстро вышла из комнаты. Спустившись по лестнице вниз, она направилась в гостиную, туда, где стоял телефон.

Есть у меня давняя привычка вздремнуть после ленча. Обычно я устраиваюсь в гостиной в кресле, подкладываю подушку под голову, ноги кладу на небольшую квадратную, обитую кожей скамеечку и читаю что-нибудь, покуда не засыпаю.

В ту пятницу я сидел в кресле, как всегда уютно расположившись, и держал в руках свою любимую книгу "Бабочки-однодневки" Даблдея и Вествуда 35 35 книга И. Даблдея и Дж. О. Вествуда о бабочках была издана в Лондоне в середине XIX века , когда моя жена, никогда не отличавшаяся молчаливостью, заговорила, приподнявшись на диване, который стоял напротив моего кресла.

– Эти двое, - спросила она, - в котором часу они должны приехать?

Я не отвечал, поэтому она повторила свой вопрос громче.

Я вежливо ответил ей, что не знаю.

– Они мне совсем не нравятся, - продолжала она. - Особенно он.

– Хорошо, дорогая.

– Артур, я сказала, что они мне совсем не нравятся.

Я опустил книгу и взглянул на жену. Закинув ноги на спинку дивана, она листала журнал мод.

– Мы ведь только раз их и видели, - возразил я.

– Ужасный тип, просто ужасный. Без конца рассказывает анекдоты, или какие-то там истории, или еще что-то.

– Я уверен, ты с ними поладишь, дорогая.

– Она тоже хороша. Когда, по-твоему, они явятся?

Я отвечал, что они должны приехать около шести часов.

– А тебе они разве не кажутся ужасными? - спросила она, ткнув в мою сторону пальцем.

– Видишь ли...

– Они до того ужасны, что хуже некуда.

– Мы ведь уже не можем им отказать, Памела.

– Хуже просто некуда, - повторила она.

– Тогда зачем ты их пригласила? - выпалил я и тотчас же пожалел, ибо я взял себе за правило - никогда, если можно, не провоцировать жену.

Наступила пауза, в продолжение которой я наблюдал за выражением ее лица, дожидаясь ответа. Это крупное белое лицо казалось мне иногда таким необычным и притягательным, что я, случалось, предпринимал усилия, чтобы оторвать от него взгляд. В иные вечера, когда она сидела за вышивкой или рисовала свои затейливые цветочки, лицо ее каменело и начинало светиться какой-то таинственной внутренней силой, не поддающейся описанию, и я сидел, не в силах отвести от него взгляд, хотя и делал при этом вид, будто читаю. Да вот и сейчас, в эту самую минуту, я должен признаться, что в этой женщине было что-то волшебное, с этой ее кислой миной, прищуренными глазами, наморщенным лбом, недовольно вздернутым носиком, что-то прекрасное, я бы сказал - величавое. И еще про нее надо добавить, что она такая высокая, гораздо выше меня, хотя сегодня, когда ей пошел пятьдесят первый год, думаю, лучше сказать "большая", чем "высокая".