Андрей Голяк - Ничего, кроме настоящего

– я показал кулёк с наличностью от продажи билетов.

– Не нужно, молодой человек. Возьмите всё себе. Я не собираюсь наживаться на вашем труде. И впредь запомните, что партнёров по общему делу нужно уважать и соблюдать все условия соглашения.

Произнеся эту тираду, директриса пошла к своему кабинету, оставив меня совершенно озадаченным. Образ жадной и наглой тётки, изгаляющейся в псевдопедагогическом выпендреже, померк, и осталась просто пожилая женщина, которой в конце жизни, прожитой на пути к коммунизму, сложно найти себя в сегодняшнем бардаке. Мне стало стыдно за свою неприязнь к ней.

– Ничего, чувак, постареешь, и тебя какие-нибудь молокососы будут в говно окунать, – философски рассудил я и поплёлся почивать на лаврах и вдыхать фимиам, который нам охотно курили наши фаны.

– Нужно начинать новую жизнь, – философствовал Палыч, развешивая

"опята"15.

– В смысле? – поинтересовался Батькович.

– Куплю себе "косуху", сделаю татуировку. Буду выглядеть стильно.

А сейчас глянешь на нас – не музыканты, а хипня недобитая.

– Ты что-нибудь имеешь против хипов?

– Да нет, люди как люди, только моются редко и "торчат" через одного. А так ничего. Просто хочется, чтоб на тебя посмотрели и поняли, что ты – человек творческий, а не цветок обдолбанный.

– Что-то Паша опаздывает, – встрял в разговор я.

– Пока он с этим типом встретится, пока доберутся сюда… История долгая. Этот штрих ещё и опоздает, наверное… – Батькович был, как всегда, спокоен.

После последнего концерта к нам подошёл директор FM-радиостанции

"Вечерний Звон" и предложил встретиться через пару деньков. Он-де имеет, что нам сказать. Мы, естественно, надулись от гордости, и, собрамшись назавтра у себя на "точке", стали совещаться. Было решено единогласно:

– с типом встретиться, чем быстрее, тем лучше;

– дотошно разузнать, чё ему надо;

– по дешёвке не продаваться;

– и так далее.

Когда папик перезвонил мне, мы уже выработали чёткую линию поведения и были во всеоружии. Я отправил Пашу встретиться с ним в условленном месте, а сам вместе с братьями по оружию сел в засаду на репетиционной точке.

Наконец дверь распахнулась и перед нашими глазами предстал Паша вкупе с папиком и какой-то герлой неизвестного предназначения.

Человечек назвался Богданом Ростиславовичем, а мамзель представил как Аню. Она, мол, певица, и ей интересно познакомиться с представителями андерграунда. Папик предложил нам поиграть для начала, а потом поговорить. Мы показали свою программу, они послушали, всё было весьма душевно. А потом мы устроились слушать папика.

Карнал он складно. Мы, мол, не Бог весть, что, но какая-то искорка в нас есть. Возможно, со временем из нас можно будет сделать

"звёзд". Но для этого придётся "учиться на пять, трудиться на пять и

Родину нашу на пять защищать". Сейчас мы – сырой материал, нуждающийся в обработке, и ничего особенного мы из себя не представляем. Он, папик, предлагает нам идти под его крыло. Он обещает учителей, инструменты, промоушн. Стиль наш можно сохранить, но петь придётся по-украински. Украина к тому времени стала уже независимым государством, и исполнять русскоязычный репертуар – мягко говоря, непатриотично.

Я ответил в том духе, что никогда не рвался в патриоты и мне глубоко насрать на то, что думают по этому поводу широкие массы и отдельные личности. Ничего против украинской музыки я не имею, но слабо представляю, как в этом соусе можем выглядеть мы. Тем более что писать украинские тексты у нас некому.

Папик объявил, что, к сожалению, украинский язык – условие обязательное. Его радиостанцию "подогревают" люди, которые попросту не поймут, если он будет толкать русскую группу. Паша поинтересовался, что мешает ему заняться какой-нибудь другой командой, поющей по-украински? Неужто мы такие гениальные?

– Гениальностью здесь пока не пахнет, – разочаровал нас папик. -

Просто, в нашем городе нет больше музыкантов, с которыми можно иметь дело. А петь по-русски вам всё равно не дадут. И радуйтесь, если всё это произойдёт мирно. Так что подумайте. Я подожду.

Мы пообещали подумать над всей этой петрушкой и перезвонить.

Папик спел нам о том, как приятно было познакомиться, сунул под мышку герлу и испарился.

– Как хотите, чуваки, а писать и петь по-украински я не буду! – твёрдо заявил я, когда за нашим гостем закрылась дверь.

Но аплодисментов, к моему удивлению, не последовало. На меня уставились смурные физиономии, на которых можно было прочесть всё что угодно, только не восторг по поводу моей принципиальности.