Владимир Митрофанов - Врачу, исцелись сам!

Главное тогда было не высовываться. Иногда именно случайные проверки выявляли нежданное. Борисков вспомнил, что они как-то были на врачебной практике в одной из периферийных районных больниц. Одно время эта больница была образцово-показательная, ей тоже управлял главный врач, кстати, тоже грузин, человек в административном деле чрезвычайно талантливый. Все сотрудники его просто обожали. В больнице был сделан хороший ремонт, для сотрудников построена загородная база отдыха с баней и лодками. Все было очень хорошо, и вдруг его решили представить к званию Героя социалистического труда.

Начали проверять документы, и тут оказалось, что он вообще не имел диплома врача, то есть диплом был им куплен, а по образованию он был просто фельдшером. И тогда его обвинили в присвоении денег, то есть в похищении разницы в зарплате между врачом и фельдшером и, отстранив от должности, посадили. Впрочем, было ясно, что такой человек и в тюрьме не пропадет. А больница тут же после его ухода и захирела. Немного не дотянул он до капитализма, а то бы сейчас процветал бы. А скорее всего давно освободился и процветает в новых условиях.

Кстати, еще один дед Жизляя, который по матери, перед войной был репрессирован и расстрелян, поэтому все, что касается эпохи Сталина,

Жизляй не переносил по чисто личным причинам. От деда же Борискова осталась только одна военная фотокарточка, хотя и очень качественная, четкая. На ее обороте была невнятная затертая карандашная надпись, что-то про действующую армию, но дата определялась ясно: 4 апреля 1942 года. Дед, которому было сорок лет, в шинели, в зимней шапке и в рукавицах, еще без погон, в начищенных сапогах стоял на фоне стены какого-то то ли дома, то ли скорее сарая из досок, набитых вкривь и вкось, – стены, которой ни в какой европейской стране, наверняка, просто днем с огнем и не найдешь.

Сзади его видны были стоящие на земле сани – и тоже насколько раздолбанные, что с трудом можно было их и распознать. Во всем была видна такая несусветная бедность, которую трудно себе и представить.

Интересно, где же это все-таки было снято? Впереди было еще три года войны. Что-то такое в семье упоминали про Ржев. Подсчитано, что в лесах подо Ржевом было убито около миллиона наших солдат. Ныне считается, что это была отвлекающая войсковая операция.

Из того военного поколения приходил еще такой дед Филиппов. Он считался узником фашизма и в качестве компенсации получал от немцев довольно неплохие деньги. Он тоже в войну был еще подростком, и в его рассказах была масса нестыковок, что впрочем, как раз и говорило о том, что нечто реальное в этих рассказах было, а если кое-что и придумано (или, правильнее сказать, домыслено) то лишь только небольшая часть. Ведь даже кино и видеосъемка лишь в какой-то мере являются фактом. Поэтому суды и не любят съемку, а любят свидетелей, хотя свидетели лишь по причине того, что они всего лишь люди, всегда что-то обязательно наврут. Семнадцатилетний Филиппов был угнан в

Германию, работал там несколько лет на ферме у хозяина, и рассказывал, что жить там было не только не хуже, чем у них в колхозе, а даже лучше. Немцев он с тех пор очень уважал. У него там даже подружка была, правда не немка, а француженка, и, с его слов, очень даже хорошенькая. Да и сам он был тогда ничего. Осталась даже фотокарточка. Теперь же это был одышливый старик. Трудно было найти что-то общее с ним теперешним и тем пареньком с фотографии военных лет. В колхоз назад он никак не хотел и собирался уйти со своей француженкой к ней во Францию, но попал в советскую зону оккупацию, и его оттуда уже не выпустили. Француженку выпустили, а его – нет.

Маленькая трагедия среди океана человеческого горя.

Еще как-то лежал в отделении такой Мельников Николай Иванович. Это был реально великий человек, бывший партизан, Герой Советского

Союза. Дожил до девяноста, и умер не так давно. Теперь его обвиняли в приписках боевых операций и неправомерное получение звания Героя, поскольку награды тогда давали за определенные боевые успехи. Якобы он приписал себе лишнюю пару пущенных под откос эшелонов. Что ж, если и так. Игра, конечно, была рискованная, но ведь она дала прекрасный результат – обеспеченную и почетную старость. Жизнь его вообще была сплошная авантюра. Во время войны долгое время он находился далеко от центральной власти, в его отряде царил полный произвол. Он был глава этого маленького государства, где казнил и миловал. Он испытал краткое бремя полновластия. Была в отряде одна парочка влюбленных; Мельникову понравилась женщина, и тогда он ее мужа послал на почти заведомо невыполнимое задание, и того убили, а потом все сделал так, чтобы она после этого стала жить с ним в командирской землянке. Он всегда добивался своего. Кстати, у него самого была законная жена и дети, кажется двое, которые были эвакуирована куда-то в Сибирь. Был ли он злодеем? Война – вообще ужасная и бессмысленная вещь. Откуда-то вылезают люди, которые распрекрасно себя чувствуют именно в этой среде, другой им и не надо. Вне войны они, возможно, сидели бы по тюрьмам, маньячили, спивались, а тут они – воины, герои, которым дано легальное право насиловать, убивать и грабить.