Владимир Митрофанов: Зачистка территории

Можно сказать, что дядя Сеня был знаковой, в какой-то степени даже культовой фигурой в местном масштабе – примерно такой же, как и тесть Хомякова. Впрочем, тестя мало, кто из ребят видел вживую, но все, кто общался с Хомяковым, непременно о тесте слышали, поскольку абсолютно по любому жизненному поводу объявлялось его непререкаемое мнение. Может быть, тот в чем-то заменял Хомякову рано погибшего отца. Сам же отец Хомякова пьяный утонул на рыбалке при очень странных обстоятельствах. Хомяков пытался узнать правду, но тщетно.

Все участники той рыбалки молчали, буквально как рыбы. Чтобы раскрыть эту тайну, Хомяков с женой Татьяной и еще близкими родственниками однажды даже прибегли к спиритическому сеансу.

Подготовились, как полагается – перевернутая тарелка, написанные на столе буквы. И – сработало. Тарелка стала ездить. Осталась запись той жуткой беседы:

"- Папа, кто тебя убил?

– Их было много…

– А нужно ли мне отомстить?

– Они сами умрут собачьей смертью!

– Нужно ли мне к тебе на могилку приехать?

– Нет, береги Таню…" (То есть жену Хомякова.)

И так далее. Понятно, все женщины рыдают, в комнате стоит запах валерьянки. Жуть одна…

Наконец остановились у хомяковского дома в переулке Крылова.

Хомяков тут же вызвался, пока Павел с Шаховым съездят к тетке, позвонить другим ребятам из класса – вдруг кого еще удастся собрать.

Однако, в конечном итоге, переиграли: решили без Хомякова за город не ехать, поставили машину и договорились встретиться минут через тридцать. Сами же, Шахов с Павлом, пошли прогуляться к набережной.

Этот район города Любимова представлял собой самую красивую, но в то же время и наиболее жуткую его часть, поскольку разруха последних десятилетий была наиболее явно обозначена на фоне естественной красоты природы – высокого берега, реки и дальнего леса на другом берегу. На самом высоком месте все еще сохранился дом-усадьба бывшего владельца бумажной фабрики Петра Ельчанинова, построенный, кажется, году в 1910-м. Кроме того, Ельчанинов построил еще школу

(она сохранилась и поныне) и больницу (куда-то делась). В огромном окне парадной лестницы дома многие годы можно было видеть замечательные оригинальные витражи в стиле модерн, которые почти чудесным образом продержались аж до начала 90-х годов и уже тогда таким же чудесным образом пропали. Скорее всего, как сначала предположил Павел, подходя к дому, огороженному уже наполовину рухнувшим деревянным забором, просто кто-то из "новых русских" вынул стекла и увез к себе на дачу или же воры сняли и туда же продали.

Однако когда они подошли ближе, то оказалось, что витражи просто выбили камнями, причем, наверняка без всякой на то причины.

– Уж лучше бы сперли, чем разбили, – сплюнул с досадой Павел.

– Знаешь, в начале-середине девяностых была такая жуткая обстановка, что воровали всё. Даже дверные ручки откручивали. На комбинате хозяйственное мыло тырили в рабочих душевых и алюминиевые ложки и вилки в столовой. Столовые приборы вынуждены были выдавать под залог, – прокомментировал Шахов.

В некоторой степени особняк Ельчанинова напоминал печально известный Ипатьевский дом в Екатеринбурге, где расстреляли царскую семью. Говорят, в доме Ельчанинова тоже был страшный подвал. Шахову вспомнилась кабаллическая надпись из подвала Ипатьевского дома:

"Здесь, по приказу тайных сил, Царь был принесен в жертву для разрушения Государства. О сем извещаются все народы". Шахов всегда думал: что за тайные силы такие?

Некоторое время постояли на высоком берегу, оглядывая открывшийся перед ними простор. От реки пришел ветер. Зашумели листья на старых ивах.

– Рыбу бы половить! – сказал Павел мечтательно.

– А я, знаешь, лет шесть, наверно, рыбу не ловил, – признался Шахов.

– Ага, и сирени не нюхал, и соловьев не слушал, а значит – не жил… – пробормотал Павел скорее для себя. Шахов не понял, что он хотел сказать.

Корпуса находившейся невдалеке за прудом бывшей ельчаниновской бумажной фабрики рыжели ржавчиной крыш и каких-то баков. По первому взгляду ничего на фабрике ничего не работало, разве что у забора одинокий работяга раскурочивал снятый откуда-то электродвигатель, выкусывая кусачками медную проволоку – верно, намеревался сдавать ее в скупку. Далее, за небольшой речкой, впадающей в довольно широкую и некогда судоходную реку Чору, начинались примыкающие прямо к городу деревни – на вид совершенно нищие и полуразрушенные. В некоторых дворах, впрочем, стояли автомобили, а где-то и дома приличные вылезали крытыми под черепицу красными крышами и с глядящими в небо спутниковыми "тарелками".