Валерий Осинский - Квартирант

3 августа. Суббота.

Старая, развратная, бессовестная дрянь.

Долго думала, записывать или нет. Ничего непоправимого не произошло. И моей большой вины нет. Если бы я не знала настоящих своих мыслей. Душа губкой впитывает мальчишку, и растворяется в нем, как в океане.

Мне фольга для рыбы понадобилась. Я тихонько открыла двери и сразу увидела: он раздет. Обманула себя: мол, проскочу к ящику и назад. А на полдороги решила вернуться. Шум отодвигаемой крышки разбудил бы его, и – конфуз. Отправилась в комнату, зная, до фольги не дойдешь? Ведь, верно?

Что поделаешь? Придумала обожаемое существо. А он даже не представляет, что кто-то кроме матери теперь дышит только им. Он давно взрослый. Но я вижу в нем ребенка. Моего большого ребенка. Хотя не имею на него прав. Особо не убивайся. Он для тебя просто мальчик.

И все же со мной что-то не так. Когда он рядом, хочу обнять, повиснуть на плечах, провести ладонью по его подбородку, прямому носу, вискам и выгоревшим бровям. А когда он шутит и смеется, кажется таким милым, я едва сдерживаюсь, чтобы не поцеловать его в обветренные губы. Знаю: скоро я привыкну к нему, и это пройдет. Но, если бы я не боялась показаться себе смешной, вздорной старухой, и была бы его ровесницей…

Пошлая, гламурная интрижка «квартирант – хозяйка»!

А перед глазами мой разметавшийся во сне мальчик. Пусть видение живет лишь в моем воображении. Бумаге не обязательно знать все.

Да. Застала Алексея дома. Ждал меня. Мялся, много курил, переспрашивал, кем мне приходится Артур. Сказала правду: племянник хороших друзей. На него это не произвело впечатление. Испугался. Осторожно высказал опасение: порядочный ли человек? Алексей, конечно, рискует! В моем предложении много уязвимых мест. Что как исхитриться и станет претендовать на метры? Опять же, девочка испортит паспорт. А что я могла ответить? «Он золотой мальчик, Алеша?» Но, коль назвалась груздем, полезай в кузовок.

Алеша согласился. Думаю, не единожды перезвонит. Будет переубеждать. О вознаграждении выслушал бодренько, оживился.

8 августа. Четверг.

О нашей эпохе будут судить по тому, что мы читали! И это ужасно! Белые одежды, золотая тучка, Чонкин, котлованы и Маргариты! Все это прекрасно, но в пику тем или этим политизировано. Сплошная чернышевщина, и два извечных русских вопроса. Конца края этому нет. Из литературы у нас делают, либо передовицу, либо фельетон. Когда, наконец, переболеют, примутся за литературные анекдоты, за развенчание мифов. Так было всегда: чтобы создать нового бога, надо убить старого. Ну, это тебя на трюизмы потянуло. Есть еще один путь. Но из-за невежества, как говориться, масс и нынешних властителей дум, объединенных во всякие там союзы, из-за выборочной образованности, то бишь, всего понемногу, – тупиковый.

К слову, перечитала «Архипелаг». Раньше: страшно. Теперь: грустно. Есть замечательные места. Этот писатель войдет в историю как летописец, художественный публицист. А может не войдет! Люди не помнят горе долго. Кто сейчас оплачет строителей пирамид или казнь стрелецких полков при Петре? Подавляет объем информации, словно он решил собственноручно переписать весь архив, остаться единственным в своем жанре. Возможно, это необходимо историку, или публицисту. Точно уж не помню, кто из советских (может Леонов) писал, что тему надо освоить так, чтобы и через двадцать лет, после вас там нечего было делать. У Толстого по этому поводу, кажется: через слово человек общается мыслью, через образы искусства он общается чувством. А какие образы там, где бесконечные цифры, документы и опрос свидетелей! Пристрастен (учитывая его биографию – бесспорно) и претендует на знание абсолютной истины. Самоуверенность – великая вещь. Но она убивает творчество. В конце концов, не все ли равно «туфта» или «тухта». В России столько значений одного слова. Пусть будет «тухта», если это принципиально. Если это клеймо прошедших ужас, а не абсолютизация себя даже среди тех несчастных, которые говорят «туфта». По агрессивности он не уступает незримым оппонентам. Лимонов, кажется, заметил, что Сахаровых и Солженицыных нельзя допускать к власти. Обиженных, перестрадавших и нищих нельзя допускать к власти. Затирают! Не дают петь, или писать, или играть. Не люблю их. Пишите, пойте, играйте. Но ведь им хочется восхищения и почитания. И немножко на хлеб с маслом. Они совершают подвиг, полжизни потратив на препирательства. (Кто спорит – подвиг!) И, следовательно, подвиг должен совершить каждый. Но ведь это не так! Герои Гончарова или Вампилова интереснее героя Николая Островского. Во всяком случае, они – навсегда…