Павел Сутин - Эти двери не для всех

Он даже несколько воодушевился – сразу представил домашнюю атмосферу тверской конференции, каких-нибудь молодых ребят с их собственными, а не перекатанными результатами, уютный банкет, профессорский коньячок, его, бравиковский, чаек (он спиртного почти не пил) и – чего греха таить – соответствующее отношение к нему, столичной штучке. Но это – ладно. Это, конечно, глупости, никогда он этого не поощрял. А когда встречал работы оригинальные и перспективные, то через того же Назарова продвигал в "Урологию и нефрологию" и не забывал устроить авторам приглашение в Москву на семинар или международную конференцию. По этой же, кстати, причине имел множество доброжелателей в провинции, Еще он подумал, что отложит Лучкова на следующую неделю. Нет худа без добра, не лежала у Бравика душа оперировать Лучкова завтра. Отчего-то не хотелось Бравику его оперировать.

Бравик провел утреннюю конференцию и попросил Митю зайти к нему.

– Митя, – сказал Бравик, – мне надо поехать в Тверь. Лучкова завтра оперировать не будем.

– Правильно, – сказал Митя. – Я вам говорил – он не подготовлен.

– Вот, вот. Пусть его анестезиологи еще подготовят. Цистэктомию сделай сам.

Аденомы пусть ординаторы делают. Ты проследи. Встань на первые руки. Ты или Гурам…

– Хорошо, Григорий Израилевич. Разберемся, – сказал Митя. – В двенадцатой палате постинъекционный абсцесс.

– Это безобразие. – Бравик повысил голос. – Это никуда не годится! Гулидова палата?

– Григорий Израилевич, у Гулидова пять палат, – резонно сказал Митя. – Ну что вы, а? Он не может каждую ягодицу отследить. Это вообще интерн абсцесс пропустил.

– Так… Не надо мне тут адвокатов. Вот пусть Гулидов сам идет в гнойную хирургию, сам договаривается и сам переводит. Здесь вскрывать не будем. Это безобразие!

– Да переведем, – спокойно сказал Митя. – На пластику лоханки вы в графике.

Переносить?

– Оперируй. Вместе с Гурамом оперируйте.

– Понял. Только я график перепечатаю, а вы – подпишите.

– Да, разумеется, – сказал Бравик.

Он отпустил Митю и позвонил Никону. Трубку взяла постовая сестра.

– Владимира Астафьевича…

– Он в перевязочной, – сказала сестра.

– Это Браверман говорит. Позови его, пожалуйста.

– Ага… Сейчас, Григорий Израилевич…

Она стукнула трубкой по столу и убежала.

Вскоре подошел Никон.

– Привет, Бравик. Как дела?

– Все нормально. Ты знаешь, я в Тверь уеду завтра.

– Зачем тебе в Тверь?

– Конференция. Назаров попросил… поприсутствовать.

– Ну, давай. Водки попьешь, аспирантку склеишь, – хохотнул Никон.

– У Худого день рождения завтра.

– Точно, – сказал Никон. – Мы проставимся за тебя. Не переживай.

Бравик не любил дней рождений, крестин, свадеб, спусков яхт на воду, почти никогда не ходил – на него не обижались.

– Как он себя чувствует?

– Бравик, это не комментируется, – усмехнулся Никон. – Хорошо себя чувствует.

– Его, вообще, обследовали потом? – сварливо спросил Бравик.

– А это надо?

– Да пожалуй, что не надо, – буркнул Бравик.

– То-то, – сказал Никон. – Когда ты вернешься?

– В пятницу.

– Ну, давай. Счастливого пути.

– Пока.

Бравик положил трубку.

Бравик боком вошел в купе, положил портфель на полку и неловко, бочком, сел, не сняв пальто.

Билеты для него были заказаны в мягком вагоне, это было хорошо. Было бы совсем хорошо, если бы в соседях оказался молчун средних лет, непьющий, аккуратный.

Такой, чтоб пошелестел немного газетой, попил чаю и лег спать.

Бравик снял пыжиковую шапку, протер носовым платком запотевшие очки, провел платком по подмокшей лысине, отдернул занавеску и посмотрел на часы. До отправления поезда оставалось пятнадцать минут. Бравик очень не любил спешки, суматошного проталкивания по коридору, не любил пережидать, пока соседи разложат по ящикам сумки и коробки, и всегда приезжал к поезду загодя. Но стоило ему выйти на перрон, он начинал торопиться, семенил, обгонял носильщиков, успокаивался только в купе.

Он встал, повесил на вешалку немодное серое пальто с каракулевым воротником, поверх пальто повесил пиджак, переложил в портфель портмоне. Потом вынул из портфеля несессер, книгу Конецкого "Вчерашние заботы", полиэтиленовый пакет с войлочными тапочками. Мелкие деньги – чтобы расплатиться за белье и чай – у него лежали в очешнике. Бравик, пыхтя, расшнуровал ботинки, задвинул их под полку, снял брюки, быстро достал из портфеля синие тренировочные штаны, надел, вздохнул, бережно разгладил брюки по складкам и повесил на плечики.