Павел Сутин - Эти двери не для всех

– Короче, Коныч не вписался, – сказал Берг.

– Еще как не вписался. Он ведь считал, что кто даму обедает, тот ее и танцует.

Раз он принимает и ведет – он и оперирует. И все деньги ему. Тут он и вошел в конфликт с реальностью. Ему бы многое простили – понты, амбиции, склочность.

Четкого разграничения обязанностей не простили. Коныч как думал: ребята, вы – прагматики, я – прагматик. Чего нам, прагматикам, делить? Но так ведь черт знает до чего можно договориться. Так можно договориться до того, что Пушкарев – никакой не вождь. Нормальный рукастый оператор, но не вождь. И что у Пушкарева бывают, и нередко, свои обсеры. И что Коныч, если разобраться, ничем не хуже Пушкарева. Да просто лучше. Короче, Коныч нарушал равновесие. А потом еще был эксцесс. У них был скоропомощной день, привезли тяжелого больного. Не помню подробностей. Пушкарев сказал фразу, он скор на фразы: "Я трупы не оперирую". На беду рядом случился Коныч. Он завелся, настоял, устроил, блин, романтику хирургии. Удачно прооперировал…

– Ну, понятно, – брезгливо сказал Берг.

– Его начали есть, – сказал Гаривас. – Кушать. Его начали подставлять. То есть, его перестали прикрывать, что, в сущности, одно и то же. А иногда и хуже.

– И что дальше?

– С кафедры он ушел. Работал в сорок шестой больнице. Это было просто ни к чему.

Там никто ничего не умел. Коныч – умел. Умничал. Чрезбрюшинный тораколюмбальный доступ… Какие-то пластические чудеса по дежурству… Заведующий был алкоголик, оперировать лез все время. Убийца. Коныч ему по морде дал…

– Ну?

– Ага. Уволили по статье. Потом его Кучеревский пригласил. В андрохирургию. Он к Конычу хорошо относился, уважительно. Дал ему два операционных дня. Живи – не хочу. Но – амбиции… Кучеревского он тоже начал учить. Опять ушел.

– Но он не забухал? – тревожно спросил Берг.

– Нет, – твердо сказал Гаривас. – Это – нет. Кстати, стал много кататься.

Приезжал на мою гору каждый день. Выговаривался.

– На какую твою гору? – ревниво спросил Берг.

– Скоро увидишь. Он хорошо катается. Пива хочешь?

– С удовольствием, – ответил Берг.

Он потянулся к заднему сиденью и вытащил из сумки Гариваса банку пива.

– Ох, как оно хорошо! – сказал Берг, сделав несколько больших глотков.

– Отдыхай, – добродушно сказал Гаривас. – Мастер ведет машину. А ты – отдыхай. А вчера мы – по-взрослому… Пора, наверное, тормозиться с этим? Годы свое берут, нет?

– Тебе пора – ты и тормозись, – заносчиво сказал Берг.

– Я уснул в такси, – пожаловался Гаривас. – Ты не лечишься по утрам?

– Нет. А ты?

– Не лечусь. Нормально. Над моей печенью трудились многие поколения непьющих евреев.

– Ты скажи – куда мы едем?

– Куда надо едем… К Володе Немчинову на базу. Я вот о чем тебя попрошу – ты там поменьше расспрашивай. Особенно – сначала. Нет, серьезно. Я сам все объясню, Володя Немчинов объяснит. Все поймешь, когда надо будет.

– Да чего пойму-то? – улыбнулся Берг.

– Кстати, о Коныче. Он ведь бесплатно поехал за моей машиной. Ты не думай, что я старого товарища пошло нанял. Я ему очень настойчиво деньги предлагал. Но он взял только на дорогу, на бензин и на визы.

– А почему?

– Точно не знаю, но догадываюсь. Я привозил его к Немчинову в январе. Теперь он катается только здесь. И ты свою гору теперь забудешь и только здесь будешь кататься.

– Ты очень таинственный человек, Гаривас, – сказал Берг. – Но ты все-таки летай пониже. – Гаривас выехал на встречную и обогнал три машины подряд.

Через некоторое время они переехали по мосту через канал, свернули налево.

Поднимались и спускались по заснеженной дороге по холмам, проезжали лесочки, церковь, дачи. Гаривас повернул в последний раз, и машина по глубокой колее подкатила к длинному одноэтажному дому с красной жестяной крышей. Горок вокруг видно не было, и Берг подумал, что дом как раз на горе и стоит. И верно – вскоре он увидел метрах в пятидесяти от дома опору подъемника. Трос уходил вниз, барабан вращался. Гаривас осторожно пристроил машину между желтым четыреста двенадцатым "Москвичом" и старым коробчатым "Исудзу Трупер".

– Ну вот, приехали, – сказал Гаривас. – Посиди минутку, я сейчас.

Он вылез из машины, пошел к крыльцу, открыл дверь и пропал.

Берг немного посидел, потом тоже вышел, закурил и осмотрелся.

Здесь он прежде не бывал. Хотя он бывал, кажется, во всех лыжных местах вокруг Москвы*.

Дом был большой и ухоженный. Крышу красили этим летом, оконные рамы тоже.