Павел Сутин - Эти двери не для всех

Когда отвечал на вопрос – отвечал лаконично и исчерпывающе. А если не отвечал – так прямо и говорил: мол, не хочу этой темы касаться. Короче говоря, он был остроумный и чертовски приятный парень. Журналистка и сама мельком подумала, что неплохо было бы, если бы это знакомство продолжилось. Эссеист это как будто почувствовал и сразу повел себя напористо, чем привел журналистку в некоторое смущение.

– Сдадите вы статью, – сказал эссеист. – Работаете вы, насколько я успел заметить, вполне профессионально. За вечер статью напишете. А завтра поужинаем в "Бункере". Согласны?

– Я дам вам свой телефон, – сдалась девушка.

– Скажите, Марта, если не секрет: откуда такая фамилия – Дрожичка?

– Смешная фамилия, да?

– Фамилия как фамилия… Но необычная.

– Я чешка, – сказала журналистка. – Родители живут в Праге. Я в позапрошлом году закончила журфак МГУ. А в Москве осталась потому, что вышла замуж за москвича. (В лице эссеиста не дрогнула ни одна черточка. Последняя информация его ничуть не обескуражила.) Они хорошо смотрелись рядом. Девушка была тоненькая, с высокой грудью, миловидным лицом и длинными ногами. По воротнику и плечам кожаной куртки рассыпалась копна мягких, густых волос. А эссеист был невысоким, тонкокостным и очень ладным. Он был хорошо сложен, лицо у него было живое и умное. И еще в повадках эссеиста, в его мимике, манере усмехаться и приподнимать бровь проглядывал иной раз дворовый пацан, тертый шпаненок.

Они встретились в полупустом кафе час назад, сели у стены, в глубине зала.

Эссеист заказал двойной "эспрессо" для журналистки и двойной скотч для себя. И еще два раза он потом заказывал скотч. Но ничто не менялось при этом в его дикции, жестах, в цвете его лица. Он свою дозу знал хорошо – и журналистке это в нем тоже понравилось. Она брала у него интервью, они разговаривали о новинках литературы и публицистики. Он вежливо уклонялся от вопросов, касавшихся его самого, но охотно делился своими соображениями о литературной критике, некоторых критиках персонально, о нынешнем состоянии всего словесного. Рассказывал занятные и колоритные литературные историйки из недавнего прошлого (русскую литературу этого столетия он знал блестяще). Журналистка чувствовала, что у нее получится хорошая статья. И еще она с беспокойством чувствовала, что ей уже хочется пойти завтра с эссеистом в "Бункер". А она ведь была замужем, вполне благополучно была замужем. И ни к чему ей была вдруг вспыхнувшая симпатия к этому обаятельному, известному и наверняка избалованному человеку. От легкого романчика со знаменитым эссеистом отдавало пошлятиной, а журналистка была девушкой неглупой и чистоплотной.

– Мне очень понравилась та публикация в "Нью-Йоркере", – искренне сказала она. – Вы не надпишете мне?

– С удовольствием, – ответил эссеист.

Она достала из полотняной сумки журнальный номер годичной давности и открыла на заложенной странице.

Эссеист вынул из нагрудного кармана джинсовой рубашки дешевую пластмассовую ручку и четким почерком написал поверх заголовка, рядом со своим черно-белым фотографическим портретом:

Товарищу по цеху и очень милому человеку. С наилучшими пожеланиями.

И размашисто подписался:

АРТЕМ БЕЛОВ

Он попросил:

– Расул, дай отвертку.

Расул подал ему отвертку и недовольно смотрел, как он закручивает крепеж до "десятки".

– Зря ты, – укоризненно сказал Расул. – Что-то ты больно самоуверен.

– Нормально… – буркнул он и вщелкнул ботинки в крепеж.

Подул резкий ветер с колючей крупой. На Донгуз наплывали рваные облака. Снег валил второй день, "Ай" замело до самых окон. Ветер с хлопками трепал синюю растяжку с надписью "Старт".

Стоявший неподалеку бородатый мужчина с рацией в нагрудном кармане пуховика крикнул:

– Двадцать шестой, пошел!

Парень с номером "26", натянутым поверх желтой куртки "Dubin", сильно толкнулся палками и, мгновенно собрав тело в болид, ушел вниз.

– Камень тот помнишь? – в пятый раз спросил Расул.

– Да помню я, помню… – Он кивнул, облизнул губы, покрутил торсом, разминаясь, и поправил номер "28", надетый на синюю куртку "Columbia". – Подлый камень, чего там говорить… Я помню. Правее пройду.

– С утра мело. Камень не видно, наверное… Но он там, сука… Канты убьешь – черт с ними. Себя береги, – сказал Расул и добавил: – Зря ты на "десятку" затягиваешь.

Он промолчал. Он насупленно смотрел на склон и думал: "За сосной прыгну. Или пан или пропал. Все обходят тот бугор – кто лучше, кто хуже… А не надо обходить.